Как мы уютно сели у фотообъектива!

      (О, музыка органа! Капеллы томной пенье.)

      Сейчас фотограф щёлкнет и нас запечатлеет

      (А за стеною вьюга метёт) для поколений.

      Для плюшевых альбомов, настенных фотографий,

      В стеклянных рамках тусклых,

      В фольге, луной светящей,

      Как мы сидели, тесно друг к другу прижимаясь

      Коленями, локтями, сердца друг друга слыша.

      Ты – в вечности мгновенье! И мы неразлучимы.

      Крушительницы войны… великие изгнанья…

      Мы – горсть песка, песчинки мерцают на ладони.

      Горсть нашу разметало.

      О, в дряблой паутине унылые альбомы!

      На выцветших обоях окошки фотографий.

      Как мы уютно сели…

       А лес растёт на склонах, в песке холмов могильных,

      И некто пролистает старинные альбомы.

      Ему мы незнакомы…

      Студёная, жмётся к мосту вода.

      В ней вместе утонем мы.

      Взобраться на перила. Упасть,

      Глаза раскрыв, с вышины.

      И снова кружение, первый вальс,

      Даль, радуги детский блеск…

      Жизнь – льдистый ужас.

      Укрой же нас

      Волны вековечный всплеск!

      Под сваями мгла. В ноябре нет звёзд.

      Баюкает мёртвых ил.

      Прощаясь, ветер в реку швырнёт

      Песок с прибрежных могил.

      Нам хрупкой весною средь тростника

      Кувшинками прорасти.

      Луч. —

      Видеть только небо одно!

      Мосты на Млечном Пути.

      Казалось, чего уж проще,

      Забыв на миг о себе,

      Взмахнуть озорливо ножкой

      В хмельном ночном кабаре.

      Собор для бродяг подлунный.

      Священники – фонари.

      Жестокое утром солнце.

      Музыка до зари!

      Как маски пьяные рожи,

      Но им твой ангельский взгляд.

      Пропойцы здесь молчаливы.

      Ты слышишь: они вопят.

      Мольба безответна Богу,

      Впустую погиб Христос.

      Вонзились в туфельки яро

      Шипы гефсиманских роз.

      И я – звездочёт без веры,

      В стекло бутылки глядя,

      Открыл: есть изгоям небо! —

      Над сценой, где кровь твоя.

      Бездомным восход недолог.

      Угасшие фонари.

      Несносен мир на рассвете:

      Двери затворены.

      Когда на душе печально,

      Снег мокрый падает грустно,

      Открой альбом иллюстраций

      Классического искусства.

      Уходит Агарь в пустыню…

      Но, что бы то ни случилось,

      Творец людей не оставит,

      Всегда есть Божия милость.

      Сын блудный, хоть и в лохмотьях,

      Стучится к отцу родному.

      Мне – каплю небесной ласки!

      Мираж на снегу: дверь дома.

      Пан Эусебиуш, слушающий канареек

      В комнате с предвоенными журналами, книгами.

      Книги и журналы окаменели…

      Пан Эусебиуш, когда канарейки поют особенно громко,

      Оживает – ожидает Яся.

      Задохнувшись, сползает к входу.

      Фотография, пальцами пана Эусебиуша истёртая:

      «Янек. 1931–1939 годы».

      Вымершая деревня с поредевшими тополями.

      Те, кто вырастил их, на погосте…

      Чужая родина внукам.

      У избы бывшей школы,

      В листве одичавшей полыни,

      Пирамидка

      Из