Пролог

      Дэвон

      Меня сосватали незадолго до того, как зачали.

      Мое будущее было расписано, скреплено печатью и согласовано прежде, чем моя мать впервые побывала на ультразвуковом исследовании.

      Прежде чем у меня появились сердце, пульс, легкие и позвоночник. Мысли, желания и предпочтения. Когда я сам был лишь абстрактным понятием.

      Перспективным планом.

      Пунктом в списке, который нужно отметить галочкой.

      Ее звали Луиза Бутчарт.

      Для знакомых просто Лу.

      Впрочем, я не знал о договоренности, пока мне не исполнилось четырнадцать. О ней мне рассказали прямо перед традиционной охотой в канун Рождества, которую Уайтхоллы устраивали вместе с Бутчартами.

      В Луизе Бутчарт не было ничего дурного. Во всяком случае, на мой взгляд.

      Она была мила, хорошо воспитана и обладала прекрасной родословной.

      С ней все было совершенно нормально за исключением одного – я ее не выбирал.

      Полагаю, именно так все и началось.

      Именно так я стал тем, кем стал.

      Гедонистом с тягой к веселью и распитию виски, фехтованию и катанию на лыжах, который ни перед кем не отчитывался и ложился в постель со всеми подряд.

      Все данные и переменные были призваны создать идеальное уравнение.

      Большие надежды.

      Помноженные на подавляющие требования.

      И поделенные на такое количество денег, которое мне никогда не потратить.

      Я был благословлен надлежащим телосложением, надлежащим банковским счетом, надлежащей ухмылкой и надлежащим количеством обаяния. С одним лишь невидимым изъяном – отсутствием души.

      А особенность отсутствия души заключается в том, что я об этом даже не знал.

      Потребовалось, чтобы кто-то особенный показал, чего мне не хватало.

      Кто-то вроде Эммабелль Пенроуз.

      Она рассекла меня надвое, и хлынула смола.

      Липкая, темная, нескончаемая.

      Вот в чем секрет истинного королевского распутника.

      Моя кровь никогда не была голубой.

      Она, как и мое сердце, была чернее черного.

      Четырнадцать лет

      Мы выехали на закате.

      Впереди бежали гончие. Мой отец и его приятель Байрон Бутчарт-старший следовали за ними по пятам. Их лошади скакали безупречным галопом. Мы с Байроном-младшим и Бенедиктом плелись позади.

      Молодым парням дали кобыл. А они более непокорные, и их сложнее объезжать. Укрощение молодых бойких самок – упражнение, которому мужчины моего класса обучались с юных лет. Ведь мы рождены для жизни, неотъемлемой частью которой были вышколенная жена, пухлые детишки, игра в крокет и соблазнительные любовницы.

      Подбородок опущен, ноги в стременах, спина прямая. Я был воплощением королевского наездника. Впрочем, это никак не помогало мне избежать попадания в карцер, в котором я сидел, свернувшись, как улитка.

      Отец любил бросать меня туда, чтобы понаблюдать за моими мучениями, как бы сильно, усердно, отчаянно я ни старался ему угодить.

      Карцером, также известным как изолятор, служил кухонный подъемник[1] семнадцатого века. Он имел форму гроба и дарил примерно такие же ощущения. А поскольку я, как известно, страдал от клаустрофобии, именно к такому методу наказания отец прибегал каждый раз, когда я плохо себя вел.

      Однако, что самое печальное, я безобразничал нечасто, можно сказать, никогда. Я ужасно хотел, чтобы меня приняли. Был отличником и талантливым фехтовальщиком. Даже попал на молодежный чемпионат Англии по фехтованию на саблях, но все равно оказался брошен в подъемник, когда проиграл Джорджу Стэнфилду.

      Возможно, отец всегда знал, что я пытался скрыть от посторонних глаз.

      Внешне я был безупречен.

      Но внутри – прогнившим до мозга костей.

      В свои четырнадцать я уже переспал с двумя дочерьми слуг, сумел загнать любимую лошадь отца до преждевременной

---

Скачать книгу