Дух тихонько намекнул:

      Не стремись никак к карьере,

      Если даже мне не веришь,

      Я тебя не обманул.

      Для тебя судьба – учебник

      С неизвестным содержаньем,

      В нем вопросы и заданья

      От души, тебе потребны.

      Я его прочел до корки,

      Знаю что в нем наперед:

      Чувств фантазии полет,

      И земные ямки, горки.

      Так что чувства духа слушай,

      Путь, намеченный пунктиром,

      Прошагаешь ты не сирый —

      В теле дух несешь, и душу.

      Дядя Юзеф утонул,

      Немец, пленный с Кенигсберга!

      Ты чего кричишь так, Верка?

      Успокойся, сядь на стул…

      Ну, рассказывай, родная,

      Что случилось, в чем беда?

      Ледяная ведь вода…,

      Спьяну он полез, не знаю…

      Кто полез? Да дядя Юзеф,

      Там на озере в горах,

      С камня прямо, божий страх,

      Высоко, ползу на пузе

      К краю самому, всплывет,

      Нет ли, думаю, гадаю…

      Всплыл как будто, выгребает,

      Пред собою гонит лёд.

      А потом нырнул и сгинул,

      Пять минут, его всё нет,

      Для меня померк тут свет,

      Я – орать, бегут мужчины.

      Дочка, что, сломала ногу?..

      Или в озере русалку

      Ты узрела?.. Дядю жалко,

      Он нырнул, утоп, ей богу,

      Дядя Юзеф. Эй, ребята,

      Там у берега есть плот.

      Ну, тогда бежим вперед!

      Спорят с кем-то, кроют матом,

      Плот спихнули и шестом

      Тычут дно куда попало…

      Ну, а я тут побежала

      Рассказать скорей о том.

      Вот так да, беда большая,

      Дядя Юзеф, смелый хрыч,

      Не убит в войну. Не хнычь,

      Верка, думать нам мешаешь.

      Надо как-то тетю Нину

      Поддержать, помочь, поди.

      От него дитя родит,

      А тут немец взял и сгинул.

      Мужики идут, смотрите,

      Может, все-таки достали?!

      Сбегай-ка, узнай-ка, Валя,

      Вова, Саша, Вера, Витя

      По домам, а ну – бегом!..

      Дядя Юзеф стал покойник.

      Влезли мы на подоконник,

      Видим крышку под крестом.

      Жутко, страшно, но манит,

      Люди, свечи, гроб, венки,

      В крест лежащих две руки,

      Дядя Юзеф крепко спит…

      Три портрета на стене:

      Брат, сестра, а между ними

      Чуть с усмешкою отец.

      Имена живут во мне:

      Юра, Галя и Владимир —

      Трое замерших сердец,

      В двадцать пять от рода брата,

      Тридцать с хвостиком сестры

      И отца в самом рассвете.

      Судьбы их как бы распяты,

      Несгоревшие костры

      На стене портреты эти.

      Мать, жена, одна, седая,

      Слышит, будто говорят,

      Как живые, голосами,

      Ночью рамки покидая,

      И за стол садятся вряд,

      И рассказывают сами.

      И она им все расскажет,

      Упрекает, ли журит:

      Вы ушли, а я осталась,

      У портретов я на страже,

      Жду и плачу до зари,

      Муж и дети: Юрик, Гала.

      Три портрета пожелтели,

      Только лица неизменно

      Смотрят, молча со стены,

      Будто души, в самом деле

      Избежать не могут плена

      Из-за косвенной вины.

      Отца я помню как в тумане,

      Пять-шесть найдется эпизода,

      Но память детская обманет,

      В те дни, вернувшись через годы.

      Веселый, стройный и подвижен,

      А может, строгий, даже злой,

      В рассказах