Век шествует путём войны и смерти,

      В сердцах разлад, а общая мечта

      за годом год – зарплатою «в конверте» —

      запрятана, от времени желта.

      Но верю я, что светом просвещенья

      Поэзия – наперсница Сольвейг,

      Спасёт свою любовь из заточенья,

      И Русский стих споёт, как соловей!

      Ни богатства, ни свободы,

      И Эллада чуть жива:

      Еврозонные народы —

      Утомленные чела.

      Век науки, век торговли —

      Не восторг – краплёный туз,

      В мире нет надёжной кровли

      Иль пристанища для Муз.

      Далёкий друг, познавший тайны мира,

      Нас разделяет больше сотни лет;

      И, верно, зелены сады Омира,

      Целебна и вода лазурных рек,

      Там, где Парнас возвысился на годы,

      Там и Кастальский ключ, как прежде, льёт,

      И жив пока нежданный сын природы —

      Поэт, певец – о чем же он поёт?

      В век угрюмый, в век закланья

      Простодушье не в чести,

      Пел и наш поэт признанья —

      Лишь бы ноги унести.

      Пел, виденьями страдая,

      Души скорбные целя,

      Иногда и про лобзанья,

      По этапам кровь лея…

      Трепал поэта век, как волк, голодный

      Безумием Эоловых страстей,

      Смутился взор Урании бесплодной,

      Ожесточились и сердца людей;

      На пажитях, где прежде Афродита

      Играла складками своих одежд,

      Не раз бывала втоптана, разбита

      поэта Лира – тщанием невежд!

      Дух поэта возносился,

      Справедливости алкал,

      Безутешный возвратившись,

      Тела он не узнавал!

      И угрюмостью дичая,

      Не спасённый на крови,

      Слушал молча и печально,

      Как тоскуют глухари.

      И вновь дитя – нежданный сын природы,

      На Лире струны нежные найдя,

      Так страстно пел для Бога и народа,

      Что реки поворачивали вспять!

      Серебряные струны находили

      Души безмолвной глушь и уголки,

      И снеги падали, когда бродил он

      Вдоль праздников по будням, налегке.

      Взят! И властью опозорен,

      Над страницею распят,

      И – ату его, виновен!

      Электрический разряд!

      Нет, не вздрогнуло светило,

      Не разверзлись небеса,

      Юзом шли, не тормозили

      Колесницы-колеса.

      Страданиям певца нет окорота,

      Они поэта явят во плоти,

      Мятежная судьба, оскал решёток —

      Вершины, что избранник муз достиг.

      Но будто невзначай, над колыбелью,

      Где спит дитя без имени, на свет

      Сафо явится ворожить, и сенью

      Возложит на чело поэтовый обет!

      И быть может, озареньем,

      Наш последний, но Поэт,

      У истоков вдохновенья

      Перешлёт к тебе привет.

      Музу добрую восславит

      За её бесценный дар,

      И векам лихим на зависть

      Запоёт сквозь гром литавр!

      Когда душа перешагнёт за край

      прекрасно мнимых очертаний мира,

      поэзия, терпи, не умирай;

      не лги навзрыд, покинутая лира.

      Душа вернётся исповедью сна,

      улыбкой тайною иных созвездий,

      по-прежнему загадочно честна,

      по-новому слагая «буки-веди»…

      О, странствия незримые в ночи…

      Мелькнет сомненьем тень у изголовья,

      легки крыла и празднично горчит

      иных времён привку'сье и присловье…

      Пусть уныло и снежно

      межсезонья лицо,

      расцветает подснежник

      вдоль дорог, у лесов.

      Расхититель пространства,

      убежденный клошар1,

      но скорей из вагантовСкачать книгу