Июньское солнце жарит сквозь цветастые занавески. Перекосившийся ящик древнего комода с трудом, но всё же выдвинут. В нём тонометр, пузырьки, пухлая тетрадь с кулинарными рецептами, исписанная вихляющим старческим почерком, газетные вырезки («Мазь жизни». Самой смешно: как только не назовут! Но вдруг действенная?), запах лаванды и валерианы.

      – А клизма где?

      В ответ тишина. В просторной комнате деревенского дома, кроме Станиславы Людвиговны, нет никого. Пух не считается: от него толку не добьёшься.

      – Тут всегда лежала, рыжая такая, маленькая… Куда ж запропастилась-то?.. Николка? Видел иль нет?

      Молчание. Наконец из-за прикрытой двери – настороженный шепелявый басок:

      – Кли-и-из-зма? Комуй-то?

      – Холодильник не морозит совсем…

      Фырканье, хихиканье.

      – Холоди-и-ильнику? Кли-и-изма?

      – И ничего смешного!

      – Ма, да не видел я! Правда! Может, Пух заиграл?

      Тревожно подрагивает свалявшийся хвост, явно: дело не чисто.

      – Ему, старичку, только играть, в пятнадцать-то кошачьих лет… – строго зыркнув на Пуха, бормочет Станислава Людвиговна, кряхтя, заглядывает под комод. – Куда ж она запропастилась?..

      Ворчание и поиски продолжаются. Отразившись в чисто вымытых половицах, предполагаемый виновник скрывается за диваном. Довольно проворно, несмотря на годы.

      – А ведь нынче Игорь приедет, опять из города продуктов навезёт! Жара такая, без холодильника – попортятся…

      – В подпол… – советует из-за двери басок.

      – «В подпол», как же! Говорю: не вози, не надо. Но кто ж меня слушает. «В подпол»!

      Слезать в подпол с некоторых пор Станиславе Людвиговне не даёт артрит, а пускать туда Николку – себе дороже: от слона в посудной лавке больше толку. А что поделаешь? Се ля ви… Людвиговна безнадёжно машет рукой и в поисках пропажи принимается шарить шваброй под диваном.