Слово 2.0. Карина Фау
Читать онлайн книгу.
, конечно, она придумать не могла. Если бы Марта не сосредоточилась на той песенке, что звучала в её голове, она бы опять расплакалась, но не от боли, от ярости: почему, почему меня окружают такие ничтожества. Она позволяла себе плакать в одиночестве, даже Сергей не видел её слез. Сорвалась один раз, когда звонила маме, всё остальное время – песенка. Она переключалась на неё, как переключают телевизор на другой канал. Цветы – песенка. Соболезнования – песенка. Бледное личико на белой подушке – песенка, песенка, песенка. И только ночью она выключала безумное радио, садилась у гробика и рыдала. Сергей храпел, напичканный снотворным. Марта не упрекала его, не имела права, но сама к таблеткам прикасаться не собиралась. Во-первых, она хотела вынести эту боль без чьей-либо помощи, во-вторых – слишком сильным было искушение выпить их целую банку.
Рядом с Артёмкой лежали его любимые игрушки. Марта крепилась, но не выдержала – спрятала с глаз долой самолётик, который он склеил полгода назад. Артёмкина мечта – полетать на настоящем самолёте – так и не сбылась, и Марта винила себя. До самого конца она себя обманывала, что времени ещё полно. Обманывала и сына: пичкала обещаниями, клятвами, ты полетаешь, обязательно полетаешь, вот так – вж-ж-ж-ж-ж… под облаками, над облаками, вверх, вниз, вж-ж-ж-ж. Господи, подумала она горько, единственное, на что я способна – это изображать звук мотора. В остальном я совершенно бесполезный человек. Сейчас она, склонившись над гробиком, тихо прошептала: вж-ж-ж-ж, – и тут же ударила себя по щеке, больно, и расплакалась, и упала на жёсткий диван.
Три часа ночи. Вторые сутки она не может заснуть. С ужасом она воображала своё пробуждение в мире, где нету Артёмки. Заснуть и проснуться; забыть – и снова вспомнить: вот где кошмар. Она сидела, не отрывая глаз от сына: скоро его спрячут, это её последний шанс наглядеться, другого не будет. Один раз она отлучилась, чтобы зайти в детскую, увидеть лицо спящей дочери, Людочки. Младшенькая, она ещё не совсем не понимала, что происходит, но чувствовала настроение родителей и плакала целыми днями. Когда её пустили в комнату, где лежал Артёмка, она глядела на него с любопытством. Марта за руку подвела её ближе к гробику. Гляди, сказала она (в голове – песенка), это твой братик. Людочка нахмурилась, Марта взяла её на руки, чтобы дать ей получше взглянуть. Может, не стоило этого делать? Но Людочка будто бы не узнала Артёмку и, внимательно его рассмотрев, произнесла громко:
– Куколка.
Теперь дочь спала, и Марта прикасалась к её щеке, только чтобы почувствовать, какая она тёплая. Вернувшись к Артёмке, она поцеловала его в холодный лобик, утёрла слёзы – один приступ прошёл, другой ещё назревал – и села на диван. Всё-таки она могла собой гордиться: узнав о смерти сына, она позвонила на работу и совершенно спокойным, ледяным даже голосом уведомила заместителя, что до конца недели там не появится. Двадцать минут она разъясняла ему, как построить работу с клиентами, напомнила, что в пятницу состоится суд, и напоследок посоветовала не расслабляться, позволив себе холодный смешок. За всё это время её голос не дрогнул. Никто бы не догадался, что она чувствует. Марта уже три года управляла компанией, и ни один подчинённый не заподозрил бы её в слабости даже теперь.
Но она была слаба. Она долго боролась за сына, и даже когда врачи ей сказали, что осталось немного, что сделать ничего нельзя – и какими мерзкими, вкрадчивыми голосами они разговаривали с ней, – даже когда ей самой стало ясно, что Артёмка не выживет, она не сумела смириться со своим бессилием. Она долго верила, что способна влиять на судьбу. Теперь предстояло поверить, что сын её мёртв, – понимание этого до сих пор ею не завладело. Она могла сказать мысленно: он умер, – и удивиться тому, как нелепо это звучит. Она могла разговаривать с ним, как с живым. Но ощущение смерти разливалось по её венам, как медленный яд, и поражало один орган за другим. Она отступала. Смерть припёрла её к стене. И теперь, сидя на рядом с гробиком, вытирая слёзы и ожидая новых, она произнесла про себя твёрдо: мёртв! – и ощутила всю гнусную справедливость этого слова. Неважно, что он жил и радовался жизни; неважно, что он любил и был любим, что он дышал, мечтал, играл, смеялся, плакал, – неважно, неважно, неважно. Мог не рождаться. Нет, как и не было. Марта прижала руки ко рту, изумлённая внезапным открытием. Он исчез, его нет нигде, на всей планете и во всей Вселенной, куда бы она ни пошла, где бы его ни искала, – отсутствие Артёмки будет повсеместным. Смерть жила в нём с самого рождения, как и во всём живом; теперь Артёмки нет, а смерть живёт – и будет жить, а что ей сделается. Схватив себя за нижнюю губу, Марта сильно оттянула её вниз, не чувствуя боли. Поднявшись с дивана, она взглянула в лицо сыну: куколка? Нет, это он, это он… Новые рыдание созрели в ней, она уже и завыла тихо, захныкала, обхватив себя руками и прижав к груди подбородок, но тут входная дверь тихо щёлкнула, кто-то дёрнул за ручку несколько раз, а две секунды спустя дверной звонок залился пронзительной трелью.
Марта выпрямилась. От соболезнующих не было отбоя, и сейчас ей даже в голову не пришло, что три часа ночи – не лучшее время для визитов. Она взяла себя в руки, быстро промокнула глаза и направилась к зеркалу, позабыв, что Сергей завесил его покрывалом – глупое суеверие, но с мужем по этому поводу спорить она не желала. У двери ещё раз вытерла лицо –