Огонь костерка испуганно съежился и забился под-исподь угольков. Меда заслонила его ладонями и испуганно вскинула глаза.

      Ох, да что ж это творится там, в царстве вихрей и молний?! Несутся с вышины три красные, полные светом блистаницы, рассеивая вокруг туман густой, огненный… Но вот остановили свой лет, закружились, сливаясь, чудилось, кто-то размахивает огромной лучиной! А потом этот круг световидный снова ринулся вниз.

      Что это? Молния – небесный огонь играет? Или зверь-летуч пламень, рожденный дальними бурями? Но нет, не похоже все это на тот огонь, что даруют людям боги… Настала страсть воздушная! Гром скрежещет, и ветер, ветер все клонит долу!

      Меда в ужасе зажмурилась, всем телом ощущая, что земля гулом гудит, словно это сама ночь стонет, а Обимур-река ходуном ходит, будто на дне ее ворочается огромная, чудовищная сила. Вновь она отверзла трепещущие веки… и на миг почудилось, что в сердцевине горящего пятна, стремительно летящего к земле, она различает темный очерк человеческого тела!

      И в сей же миг пламень достиг вершин леса. Озарил их, подобно заходящему солнцу, – и скрылся. Еще одна, последняя вспышка – и непроглядная тьма воцарилась и на небесах, затянутых потревоженными тучами, и на земле, где умер от страха священный огонь Подаги.

      А он уж не сомневался, что все – конец, конец! Летел стремглав по черному коридору, но то не был тоннель перехода, нет… глухо, черно… а впереди маячило светлое пятно – последнее видение Ирия! Сердце сжималось, сжималось – вроде бы радоваться надо, что возвращается домой, но он знал: это не может быть Ирием, это что-то иное, запредельное, за гранью бытия… бездна. И еще осознавал в этом предсмертном отчаянии, что не действуют маяки, не принимают! Всё!.. И вдруг стены словно бы раздвинулись, разжались, выпустили на волю сердце, дали вздохнуть.

      Темнота не разошлась, однако это была уже другая темнота, своя, привычная: темнота рубки «Инда», рассеянная лишь слабыми огоньками пульта, и Север понял, что достиг желаемого.

      Удалось. Вслепую, но удалось. Неужели?..

      Север долго еще сидел во мраке, постепенно успокаиваясь. Рука так и витала над пультом, но он сдерживал себя. Мало, что чуть не погиб при посадке, – нашумел, как полагается распоследнему идиоту, а не Дальнепроходцу. Хвала Звездам, хоть приземлился точно, на поляну, не напоролся на острые деревья, не рухнул, сея смерть и ужас, посреди селения. Нет, наверное, ужас все-таки посеял. С этаким-то громом и грохотом, да еще со всеми световыми эффектами идти на посадку!..

      Что бы обо всем этом сказал бы Старый Север – страшно подумать. А товарищи по эскадрилье?! Он ничего не знает о них. Кому еще удалось пройти без маяков и благополучно сесть? Может быть, они еще кружат где-то, ждут его, исчезнувшего? Неужели экспедиция провалена?..

      Нет, лучше об этом не думать. Все равно – у каждого свои задачи, свои сроки, своя судьба.

      Север сидел задумавшись, но тихое, радостное нетерпение толклось в сердце, словно теплый птенец, накрытый шалашиком ладоней. И наконец он стиснул переключатель звука и резко сдвинул его.

      И оцепенел!

      Скрежетало что-то, скрипело, завывало, прищелкивало. Словно бы металлическое чудовище насыщало – и никак не могло насытить утробу свою… И вдруг истошный вопль пронзил слух. Еще, еще раз! Потом сменился злорадным уханьем, хлопаньем – и затих вдали. Но что-то еще скрежетало, скрипело, взывало…

      Север некоторое время так и оставался недвижим в кромешной тьме, едва не обеспамятев от ужаса – как ему теперь казалось, еще более сильного, чем даже там, при посадке, – пока не начал соображать, что включенные сразу на полную мощность звукоуловители обшивки обрушили на него и беснованье деревьев, потревоженных им же поднятой бурей, и шелест листвы, и поскрипыванье хвои, и шуршанье травы, а дикие вопли – это всего лишь голоса ночных обитателей леса.

      Стоило себе все это объяснить, как стало легче, но страх не уходил – детский, бессмысленный страх. Чудилось, он попал в мир старых сказок… что ж, так оно и есть, ведь Земля всегда пребывала миром чудес, где Первые Дальнепроходцы посеяли не только свои вечные жизни, но и все те знания, мысли, чувства, которые питали их разум и сердца на протяжении сотен тысячелетий там, дома, на Ирии. Не тени ль древних преданий, прежних сновидений, обретших здесь иную судьбу, – а вместе с ними и новых, рожденных уже на Земле, чудес и чудовищ обступили сейчас спускаемый аппарат, жмутся к обшивке,