Утро было пасмурным. Хотя, солнце ещё только вставало, чёрная пелена, затянувшая всё небо и оставившая лишь тонкую косую полосу вдоль горизонта, уже обещала долгий сумеречный день, плавно и с самого утра переходящий в ночь.

      Проводив взглядом на мгновение показавшийся и сразу скрывшийся за тучей красный диск солнца, задёрнула занавеску и глубже зарылась в растянутый свитер.

      Зябко поёжившись, вернулась к столу и, прихватив оттуда чашку не успевшего толком остыть чая, отхлебнула и, конечно, обожглась. Зашипев, обиженно вернула чашку на место и, высунув наружу горящий кончик обожжённого языка, пошла одеваться.

      7:45 – пора на работу. Зооклиника открывается в 9:00. Но мне нужно было прийти пораньше, чтобы успеть подготовиться к приёму своих мохнатых и не очень, по-всякому бывает, клиентов.

      Ветврач – работа не из лёгких. Пытаться помочь тому, кто даже не может сказать, где болит, а в большинстве случаев и вовсе категорически против того, чтобы ему помогали – то ещё испытание. Укусы, царапины, синяки – часть моей жизни. Я просто прячу руки в длинных рукавах тёплых свитеров, дабы не слышать в очередной раз от неравнодушных посторонних: а зачем тебе это нужно, а много ли за это платят, чтобы так мучаться?

      На первый вопрос я и сама не всегда могу ответить, но пока мне не важен ответ на второй вопрос, всё в порядке.

      Дверь я всегда закрываю на три оборота, оставляя за ней пустую квартиру. Хоть я и люблю животных, но почему-то до сих пор не смогла завести кого-то. Возможно, боюсь, что однажды питомец вдруг заболеет, а я не смогу ему помочь. Такое бывает.

      Поправив перекинутый через плечо ремень сумки, прошла по общему коридору, чтобы повернуть направо к дверям лифта.

      Надавив кончиком пальца на круглый диск металлической кнопки, принялась ждать ожившую где-то в шахте кабину.

      В сумке зазвонил телефон. Ответила, входя в разъехавшиеся передо мной двери. В трубке, пробиваясь через помехи, зазвенел бодрый голос стажёрки Яны.

      В ветклинике девушка работала первую неделю и ещё не успела растерять волонтерского рвения спасти всё и всех вопреки всему и всем. Поэтому Яна приходила на работу раньше всех (обычно это случалось часов в 8:00), прозванивала весь немногочисленный врачебный состав и сообщала о записавшихся на прием пациентах со всеми подробностями. Наверное, это немного раздражало, но больше мне не нравилось грустное ожидание, непрошено поселившееся в моем нутре, того, что однажды это утихнет, как бывало с каждым. Однажды огонь тухнет и хорошо, если остаются хотя бы угли былых стремлений. У меня эти угли еще тлели. Как говорит Петр, мы хронические ветеринары. Иные отсеиваются, уходят.

      Под живописное описание неизвестной хвори, постигшей кота Леопольда, озвучиваемое пылким голосом бодрой Яны, вышла в мокрое осеннее утро, столкнувшись в дверях с мужчиной, одетым в рабочую темно-синюю форму, на его кепке значился какой-то яркий логотип, но я не рассмотрела. Из глубин подъезда до меня еще успел долететь недовольный возглас вездесущей Марьи Ивановны, что-то о «вот уже в который раз сломавшемся лифте».

      Но я уже спускалась по ступенькам, чтобы, раскрыв зонтик, нырнуть под моросящий дождик, который летал в воздухе мелкой разносимой ветром пылью.

      Путь до работы занимал минут 20 бодрым шагом. Это не долго, но обычно я доезжала на автобусе, остановка которого находилась почти у моего дома. И сегодня, постояв пару минут под прозрачным козырьком, нырнула в теплое нутро подошедшего автобуса.

      На улице царил осенний сумрак, а в салоне горели лампы, освещая желтым светом сонных пассажиров.

      Усевшись