Потерялся в комнате. Дверь была чуть приоткрыта, на ручке виднелись следы какой-то краски. Из коридора веяло душным сквозняком, и от этой немой духоты пробивало на слезы. Окна были плотно занавешены шторами во всю, так скажем, оконную мощь, которая сама по себе являет простор для любопытного взора, но у скрытой, занавешенной, у нее нет никаких шансов, – так же, как и нет шансов у взора впитать в себя эту необозримую мощь плотного стекла. Оставались стены, пол и потолок. Но что они могли сказать, если вообще умели говорить? Эти немые части, которые вообще-то издавна были немыми, но именно сегодня нужно было, чтобы они заговорили – хотя бы прошептали, буркнули под нос, – а они оставались неподвижными, и неподвижны были их голосовые связки.

      И так вся эта обстановка давила на голову, что хотелось раскроить себе череп, лишь бы не терпеть эту сдавливающую боль. Спустя три часа наблюдений оказалось, что потолок умеет если не говорить, то по крайней мере транслировать, как радио, чужие голоса. Кто-то этажом выше громко разговаривал. Доносились интонации, доносились обрывки, а иногда и целые фразы, и разговор людей сверху становился понятнее, становился более различимым. Тишина нарушилась, но нарушилась не птичьим щебетом, не колыханием цветов и не собачьим воем. Ее нарушили наглые, бесцеремонные голоса сверху, отвратительные голоса.

      Понеслось. Завертелось. Еще сильнее засквозило из коридора этим душным запахом, еще сильнее он сочился в ноздри. Стены стали глухонемыми, зато заорал, забился в истерике навесной потолок, выложенный гипсовой плиткой. Теперь уже не только голоса, но и шаги, эти ужасные звериные шаги передавались через потолок прямо в его комнату, где он хотел быть один, где допускал, чтобы разговаривали только предметы, но никак не посторонние, тем более проживающие этажом выше. Прерванное молчание было прервано криками и адской беготней.

      Потом зашла Луиза, желала посмотреть, чем он занят. «Лучше бы тебе поторопиться», – сказала эта женщина на высоких каблуках. Да, надо было ехать, для начала хотя бы преодолеть лестничную клетку и попасть на улицу, но как можно было это сделать? Ведь она впустила за собой духоту коридора, ведь зацокали по паркету ее высокие каблуки, ведь к тем голосам, доносившимся сверху, примешался теперь и ее голос и ужасным клещом засел у него в голове.