Доживём до Светлогорья. Елена Кулешова
Читать онлайн книгу.
то это там такое у Василия свет Еленовича? На кого он так смотрит и целится глазком крохотного порхающего дрона? А? Надо бы взглянуть!
Мурашка по разуму уже вполне догонял пятилетнего ребёнка, но в лаборатории генных симбионтов и им, и мной были недовольны: медленно шло развитие. Поэтому весь мурашкин приап уже отправили на Ганимед, а он так и куковал тут, со мной. Девать Мурашку было решительно некуда, и завлаб Михаил Герасимович определённо заявлял, что место лосю – в камере интеллектуального перепрофилирования, ПРОПИНе: память, значит, стереть, внедрить классический опыт дикого животного и выпустить куда-нибудь в район Пскова, где ему самое место. Там, после эпидемии коронавируса 2020 года, общественность организовала мировой национальный парк: вроде, и в Европе, а вроде – на отшибе, людей в Псковской области всегда не шибко много было, а вот природа там чудесная. Знаете, все эти сказки про вековые сосны да чистые реки, про лисицу-сестрицу да русалок? Ну вот, там так всё и есть.
Съездил я как-то на разведку от студенческого сообщества геннинов: точно, земля волшебная. И молока тебе козьего нальют, и дуб со златой цепью покажут, и лодочку-долблёнку наладят, чтобы, значит, камень-Алатырь сплавал и посмотрел. Меня до сих пор этих воспоминаний в дрожь бросает – вместо любования русалками ровно месяц я очищал псковские речушки от водорослей и ила. А комаров даже в 2063 году никто отменить не додумался…
В общем, хоть там для животных и рай, но мне Мурашку отдавать жалко. Дурачок-то он дурачком, но как ребёнок: доверчивый, за каждым идёт, шлёпает губами-грибищами своими, радуется всему подряд. Копыта у Мурашки тоже будь здоров, а оттиск от них напоминает прищурившегося демона, хотя в самом лосе ничего демонического нет – здоровый, добродушный бычок. Я его из молочного жеребёнка вырастил, из соски кормил, а сейчас он на меня так грустно смотрит сверху и не понимает – как же так вышло-то, что кормилец скукожился до скромных метра восьмидесяти трёх? Сам-то Мурашище в холке уже метра два, да голова невысокоумная, да рога…
– Что делать будем, лось мелкотравчатый? – грозно спросил я. – Иволгу-то ты мне спугнул своими ластами! А между прочим, не так просто найти иволгу в Переделкино!
С речью у него тоже не всё гладко, но общаться может:
– Ваша домоу? – промычал Мурах, подразумевая, что хватит шататься по кустам, пока клеща не подхватили, а пора бы уже в модуль наладить стопы свои да пообедать, чем ОТКУС послал – Объединенная Транспортно-Кулинарная Универсальная Система. «Ваша» – это «Вася», я уже привык, да и остальное полувнятное мычание как открытая книга, за два-то года уже наловчился расшифровывать. Вообще-то Мурах экспериментальный образец, его выводили для монадных вычислений, он такой, своего рода, контейнер для одновременного хранения данных и функций, применяемых к этим данным. Приап Мураха, связанная экосистема живых организмов, в состоянии регулировать все естественные и искусственные процессы на территории ареала обитания, то есть примерно в сто квадратных километров. То, что лось на Ганимад не попал – не беда: экосистема включила обходную цепь, и без единицы «Мурах» с лёгкостью обошлась. Зато сам Мурашка остался, по сути, сиротой.
– Ваша домоу? Мураша домоу? – заныл Мурашка. Постоянно подключенный к инфополю своей экосистемы он, конечно, скучал с момента отправки. И потому болтал вслух без умолку.
– И Вася, и Мурах, все сейчас пойдут домой, в модуль. А иволга не пойдёт, потому что кто-то слишком шумно бродит и ломает толстым пузом кусты! – высказался я в лосиную морду, понимая, что негодование моё пройдёт впустую: Мурашка чувства стыда не испытывал в принципе, а вины за собой в этом случае не понимал.
– Ивла-а? – вытянул губы трубочкой лось. – Ивла-а?
– Забудь. Разворачивайся, и шлёпай зюйд-зюйд-вест, парнокопытное!..
Проигнорировав траволатор, мы побрели по разнотравью к моему одиноко стоящему белому модулю: Переделкино в последние несколько лет совсем обезлюдело, осталось человек двадцать, да писательский музей – но его обслуживала интеллектуальная библиотечная система Алекса-Аякс, и живых душ там не видали уже давно, если не считать неистребимых крыс.
В модуле меня ждало сообщение от Яллу, исходившее жужжанием и светившееся уже красно-малиновым цветом от негодования. Но тут меня можно понять: любимой девушке – к слову сказать, третий год пропадающей на орбитальной базе Ио – можно перезвонить, а иволга ждать не будет. Почему Уля, она же Яллу, послала сообщение высочайшей степени срочности, зная, что я отключу и коммуникатор, и имплант, и нейросетку в процессе добывания редких кадров с иволгой, я не знал. Разве что действительно что-то стряслось.
Ткнув кнопку, я понял, что был прав – стряслось. Высоким, дрожащим от напряжения голосом, Яллу говорила будто бы куда-то вбок, а то и прикрывая рукой ларингофон:
– Пиши быстро, повторить не смогу. Отсчитываю три секунды: раз-миссисипи, два-миссисипи, три-миссисипи…
Я схватил стило и приготовился писать прямо на сенсорной поверхности стола. К моему удивлению, Яллу стала произносить группы цифр и букв, никак не связанные между собой. Шестизначные группы сыпались из динамика минут пять, не меньше, и я уже перелистнул