Гексаграмма: Рыцарь-алхимик. Алёна Вадимовна Тихонова
Читать онлайн книгу.
оим. Таким образом, даже если ты вне закона, и неважно, кто, в каком количестве и зачем гонится за тобой – если уметь искать и быстро бегать, а также смекать, куда и когда лучше всего сунуть любопытный нос, а куда вообще не стоит лезть, даже на самом дне отыщется кто-то, способный приобрести твои услуги. Да, возможно, шиковать и жировать у тебя не получится, но и в полной нищете от голода в подворотне не помрёшь.
Вагрус Неи Лонг отлично знал все эти нехитрые истины обитателей изнанки любого цивилизованного общества. Он жил в том, что можно назвать швами или стежками – безобразные, хорошо спрятанные с глаз долой, но накрепко соединяющие разрозненные лоскуты ткани или прорехи в них. На нем лет с десяти живого места не было, но он не понимал, что такое тоска, отчаяние, уныние, безделье и скука. Он отлично знал, что сегодня абсолютно все обстоятельства играют на руку, а завтра не будет везти буквально ни в чём, и первое – не повод зазнаваться, а второе – опускать руки. Жизни нет дела до того, чтобы испытывать каждую мелкую сошку или издеваться над ними, несчастными убогими смертными, слишком много чести для них – думать, что настолько огромное и вечное обращает на них внимание, но она просто так устроена, хорошее и плохое сменяется в ней, подобно дню и ночи или временам года, а материальные вещи помогают ей, как плавники рыбе – плавать, а крылья птице – летать. Изменить это невозможно, от всего не убережёшься, вечно фартить не будет, но и на дне бесконечно прозябать не останешься, если умеешь вертеться, и хоть какая-то воля у тебя есть. Жизнь откажется от тебя, только если ты больше не трепыхаешься. И то не она – сам ты на себе крест поставишь. Широкими, издалека заметными мазками.
Поэтому Вагрус и петлял с утра пораньше по извилистым переулкам сырых, так и не оконченных за всё время, сколько он себя помнил, застроек на окраинах родного города, не обращая внимания на клубящийся здесь и там привычный уже серый химический туман, стараясь лишь не касаться этой пакости, зная, что тогда такой кашель скрутит, что, пока он придёт в себя – его точно догонят. В многочисленные лужи, неестественно жирные, масляно блестящие, Вагрус наступать тоже не хотел – он рисковал бы прилипнуть к ним, или от них разъест его обувь, а достать новую он, мягко говоря, не скоро сможет. Вагрус ничего не украл и никого не убил, по крайней мере, за последние несколько недель, но его всё равно преследовали – по праву сильных. Всегда, испокон веков, подняться чуть выше удавалось по чужим спинам. Трудов это стоило меньше, чем от и до работать самим, постепенно добывая и крышу над головой, и хлеб насущный, а совесть заткнётся, если ей кинуть корку покрупнее в зубы. Они тут себе не позволяли такой роскоши, как очень уж чуткая совесть, она, зараза такая, в тупик загонит, да и оставит. Пусть небожители переживают за неудачно подобранные слова и брошенные искоса взгляды, которые кто-то понял не так, как они желали – не избалованные богатым выбором обитатели низов и после многих откровенно неблаговидных поступков крепко и спокойно спят. Если раскаиваешься в содеянном, не имея ни реального достатка, ни влияния – значит, сибарит и неженка ты в душе.
Складские здания, гаражи для больших машин и недостроенные дома, похожие на развороченные, разбухшие от влаги, безобразные коробки невесть из-под чего или для чего, заросшие бурьяном рельсы, которые не видели поездов уже с полстолетия, наверно… Старый, никому не нужный, невесть почему до сих пор заселённый, хотя и агонизирующий, мир. Всегда облачное небо, всегда чёрная земля. Вагрус привык, конечно же, и его давно покинули детские фантазии о том, как было бы здорово, расцвети всё вокруг яркими пёстрыми красками вновь, как на картинках в книжках. Но… Это не означало, что ему вообще не было тошно и не тянуло хоть что-то исправить. Яму, где, если не пьёшь, не куришь и не стреляешь – уже сойдёшь за святого праведника. Могилу даже для тех, кто ещё дышит, насмешку над чаяниями предков. Место даже не завершили, а уже забросили, и только крысы, как обычные, так и двуногие, в одежде, с чужих плеч снятой, прямоходящие и бесхвостые, заполонили всё, шныряют и ничего не боятся. Не правда ли, крыса очень похожа на человека? Она… И свинья ещё. Никакое другое животное не любит до такой степени купаться в грязи и рыться в отходах в поисках пропитания. Твари неразборчивые, всеядные, трусливые, готовые на всё, чтобы подставить кого-то другого, а самим протянуть хоть чуть-чуть подольше. И это уже не о крысах. Нет, Вагрус не ставил себя выше, ни в коем случае, не считал, что заслуживает лучшего.
Вдали, как старухи, которым на старости лет жизнь без трубки с ядрёным куревом не мила, дымили и чадили заводские трубы – дюжина, толстые, красные, будто ржавые, но Вагрус лазал туда в детстве и знал, что это их естественный цвет. С тех пор он и кашляет, как простуженный, только не излечиваясь всеми этими дурацкими круглыми таблетками, ни красными, ни белыми, ни зелёными, а больше здесь, в трущобах, никаких нет. Ещё и малыши с ними играют. Один притворяется больным, а другие его этой дрянью пичкают. Если не помер – значит, всё прошло удачно. И не спрячешь ведь, сопливые проныры от горшка два вершка ухитряются всюду найти. У Вагруса так младший брат был – и не стало. Только и запомнилось, что ныл вечно да находки из пустых районов, те, что поменьше, вроде пуговиц да напёрстков, клянчил. Вот же как бывает, а? Родился человек, рос, а тут оп – и тело одно, без дыхания, без разума, и то