– Ну что, обжился немного у нас? – шеф ко всем своим подчиненным обращался на «ты», но при этом взаимного панибратства не терпел.

      Рожков к этому был готов, и хоть не без усилия принял такую манеру общения, когда ему эдак небрежно «тыкали», а он в ответ вынужден уважительно говорить «вы».

      – Да вроде, привыкаю, – бодро ответил на вопрос Рожков.

      – Я тебя вот зачем пригласил, – длинное лицо шефа из покровительственно-вальяжного сразу сделалось озабоченным, едва он, пожав руку Рожкова, вновь опустился в свое кресло. – Тут у нас возникла, в некотором роде, нештатная ситуация, в связи с тем, что мне необходимо срочно убыть в загранкомандировку. За меня останется Симонов, а тут как специально накопилась прорва первоочередных дел, и ему одному никак не разгрести, вот потому я заранее и озадачиваю всех замов. Потому, Игорь Константинович, решил я и тебя задействовать, поручить одно довольно щекотливое дело. Видишь ли, нам постоянно приходит много писем со всевозможными жалобами, и среди них немало анонимных. Как сам понимаешь, на анонимки мы не отвечаем, но их читаем. Среди них попадаются такие, что заслуживают самого пристального внимания. Я тут просматривал бегло те, что поступили ко мне из секретариата, и некоторые из них отложил для более детального рассмотрения. А вот три из них… ну как мне кажется, учитывая твой жизненный опыт, ты же бывший военный и бывший спортсмен и даже литературой баловался. Так вот я думаю, с этими тремя изо всего нашего персонала, сподручнее будет тебе разобраться и сделать выводы, что там правда, а что наговоры. Сейчас я тебя в курс введу.

      Николай Иванович наклонился к одной из тумб своего большого письменного стола, выдвинул ящик и достал папку, в которой, по всей видимости, и лежали анонимные послания.

      – Первая, это жалоба на высокопоставленную сотрудницу нашей управы, небезызвестную Золотницкую Нину Николаевну, моего зама по потребительскому рынку, – шеф не смог сдержать прежнего выражения непристрастного равнодушия на своем лице, при упоминании этого имени. Явно против воли кратковременная гримаса неприязни, выдало его истинное отношение. – Конечно с ней, как со своим непосредственной подчиненной должен бы я сам разбираться. Но мне очень бы хотелось, чтобы по такому непростому делу сначала поговорил бы ты, человек у нас новый, и потому беспристрастный. К тому же ты бывший офицер, полковник, а она жена полковника. Не стану скрывать у нас натянутые отношения, и лучше мне с ней пока не говорить по этому поводу, она все воспримет как необъективность, продиктованную личной неприязнью. Почитай это письмо, поговори с ней, и как она тебе покажется. Ну, а выводы потом мне доложишь. Вот держи письмо, тут про нее такое, что даже я, с трудом переваривающий эту Нину, не могу поверить. Бабенка она конечно склизкая, но чтобы взятки брать прямо в кабинете… В общем, разрешаю действовать от моего имени, вызови ее, поговори, разберись. Держи, – шеф достал из папки и передал лист бумаги и прикрепленный к нему скрепкой конверт… – Вторая анонимка на некого азербайджанца Курбанова. Тут пишет не то старуха, не то целая группа пенсионеров из того дома, где этот Курбанов организовал вроде бы спортивную секцию по тяжелой атлетике, да видимо, занимается там не только спортом. Ты же, я слышал, в молодости штангу таскал, верно?… Ну, так и здесь тебе карты в руки. Вызови к себе этого добровольного тренера и выясни, что он из себя представляет, действительно тренер, или все это для отвода глаз, а на самом деле он там типа притона для своих земляков устроил, как в этом письме говорится. Но я тебя попрошу, в разговоре с ним не высказать даже негативного намека на его национальную принадлежность. А то, знаешь, у нас сейчас кого угодно можно оскорбить без всяких последствий, немцев, американцев, русских запросто, а вот кавказцев нельзя, обидчивые очень. Что я тебе объясняю, сам не маленький, понимать должен, – шеф вздохнул и взялся за третье письмо. Чувствовалось, что самое «щекотливое» дело он оставил напоследок, о том говорило и то, как он болезненно поморщился, и то с какой неестественной осторожностью держал письмо в руках: «… берет как ежа, как бритву обоюдоострую». – Это Константиныч дело самое деликатное, и опять по твоей части. Помнишь, на последнем банкете в честь ветеранов, перед девятым мая, ты хвастал, что серьезно увлекался литературой, писал стихи и даже печатался?

      – Так точно, было дело, – привычно, по военному отреагировал Рожков. – Мои вирши, действительно печатали в нашей окружной газете и даже пару раз в журнале «Советский воин».

      – Ну вот, тебе сподручнее будет разобраться и с этой анонимкой. В ней жалуются на одного секретаря Союза писателей. Несколько лет назад он от этого Союза получил квартиру в нашем районе и организовал при одной из библиотек литературную студию. В письме его обвиняют в рвачестве и карьеризме, ну и мимоходом, что он и поэт плохой, и прозаик никудышный. Суть в том, что он использовал