Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник). Майя Кучерская
Читать онлайн книгу.
и столов, ни серванта. Ни ваз. Что это? – думает, а я даже ничего не слышала. И купила себе мебель новую, слуховой аппарат с розовой проволочкой – идет опять в туалет – теперь думает, дверь не буду запирать на задвижечку, чтобы все видеть. Бац. В окно вор залезает. А Ольге Тимофеевне, или как ее там, стыдно же, что она в туалете. А вор-то на то и рассчитывал. Ну, не из туалета же ему кричать «щас задам тебе, не воруй!». А вор на это и рассчитывал – опять все украл. Тогда Ольга Тимофеевна сходила в ЖЭК и там устроила скандал. Вы тут сидити не чешетесь, а меня второй раз обворовывают, а я, между прочим, ветеран Великой войны. В ЖЭКе испугались ее крика и топота – переселили ее с первого этажа на второй, да того не учли, что на второй этаж можно залезть с подъезда крыши. Ее как раз в прошлом году заасфальтировали, чтобы на ней удобнее было стоять. Но Ольга Тимофеевна, не будь дурочка, тоже всему научилась – призвала плотника, к окну приделала ставни крепкие деревянные, как куда уходит – в магазин там или сами понимаете куда еще – так ставни и запирает. На замок, в «Сделай сам» купила, на распродаже. А иногда так и сидит в темноте, тоже туда-сюда открывать не набегаешься. А ворам чем питаться теперь, чем себя обеспечивать? А пусть на работу устраиваются.
4. Однажды в совхоз крокодила привезли. Вроде б зачем в совхозе крокодил? А пусть, думают, будет. Устроили ему уголок редких животных, индивидуальный, а ты как думаешь. Разместили в школе поближе к кабинету зоологии. Зоолога-то не любили, он ветеринаром по совместительству работал, коров морил только так. И не только, что самое интересное совхозных, но и из частных, проще говоря, владений. Только долго-то он на наших харчах не протянул, помер. Да крокодил! Что поделаешь – позвали это директора – он освидетельствовал, акт оформил, потом зоолог пришел, чего-то с химиком похимичили, да с Степанычем, говорю же, с хи-ми-ком. Крокодила на доске растянули, чем-то там таким его сверху посыпали, четыре дня в школу было не войти, даже занятия отменили. А как высохло – ранцев для ребятишек наделали, так что и волки сыты, и овцы целы. Вот и я говорю.
5. Одному человеку, Алеше Григорьеву, захотелось девочку – ухаживать, цветы там, танцы, семечки, киношка. Не за горами и свадебка. Только Алеша без ноги был – девочкам не нравился. Съездил тогда Лексеич наш в больницу областную и привез протез себе, да не такой-сякой, а пластмассовый, легкий, чуть не со знаком качества – как раз гуманитарная помощь пришла от Клинтона. Все давно разобрали, и бинты, и лекарства, и шприцы одноразовые, а протез, да вроде кому и нужен, так и лежал в кабинете заведующего отделением. А тут и Алеша – пообещал, чего след, тот и отдал. Стал наш Лексеич с двумя ногами ходить – парень хоть куда. Но все ж знали: нога-то… бразильская, ненастоящая. И Алешу все-таки отвергали. Только горевал он не долго, поехал снова в область, до города доехал, протез по дороге выкинул, ножонку эту свою страшную пообнажил, сидит посреди базарной площади. «Люди добрые, помогите инвалиду далекой афганской войны». И что вы думаете, многие подавали, жалели юношу. А милиция даже трогать его не смела. Так и стал наш Алешка богатым человеком, «Форд-фокус» себе купил, в Москву переехал – тут и от девочек отбоя нет, каждая норовит, а он уже перегорел как-то, что, говорит, девочки, лучше душу буду спасать свою сожженную. Так и живет одиноким мужчиною в двухкомнатной квартире на Бауманской, в церковь как на работу, существует на пенсию, а как загрустит или что еще – едет в родной город, посидеть на базарной площади, поглядеть-послушать, нет, не для денег уже, кто ее уже помнит, эту войну… Ностальгия, говорит, вот и это.
6. Ни в сказке сказать
Одной бабе захотелось ребенка – рожу, думает, себе девочку, навяжу ей бантики, и мне утешение, и людям радость. Год проходит, другой на исходе. А что-то все никто не подворчивается. Стала баба сама ко всем клеиться – этому подмигнет, тому подкивнет. И ничего – клевали. Да только ребеночка все не выходило, мужик-то нервный пошел, горьким опытом на-ученный, думали, привязать к себе хочет, женить, а какой женить, когда самим жрать нечего, сахар вон стали даже по карточкам, да и старая такая кому ж нужна. Баба-то уже была в возрасте – 42 года. Расстроилась она тогда, платочек материн еще повязала, села у окошечка, ручкой щеку подперла.
– Горе ты мое, горюшко, горюшко проклятое. Несчастливица я, неродивица, сиротинушка одна в полюшке, а и отец-то мой во сырой земле, рядом спит родимая матушка. Помогите вы мне, ветры буйные, укрепите меня, светы светлые, подсобите мне, ночки темные, унесите мое горе-горькое, разожгите вы жарче пламени сердце добра молодца безымянного по мне горемычной по красной девице…
Так все это на одном дыхании и ноет. А на третьем этаже профессор жил, Олег Осипович – как раз форточку только начал открывать, слышит: поет вроде кто. Вот так эх, говорит, какое причитание! Микрофон на улицу выставил – стал это дело на магнитофон записывать. Надо же, в нашем городе и такая жемчужина народного творчества. У него эти песни самые специальность была, в университете.
Записывает, а сам думает: «Может, в гости зайти, что за диво такое да еще с дивным голосом?» Постучался, баба ему и открыла, а он ноги вытер, лысинку причесал, все по-интеллигентному так, чайку попить с медом не отказался, травли-вали, – поведала ему баба свое горе-горькое, уже без причитаний.