Мы выходили из машины, остановившейся около дома мамы, и со всех ног бежали к ней.

      Мама была крайне удивлена, увидев свою дочь на пороге, ведь только вчера мы с Мией, Джоном и детьми попрощались с ней, покинув ее дом, и она не ждала нас в ближайшем будущем. Но обстоятельства, вынудили вернуться, в поисках наших, потерянных где-то в прошлом Эллы и Николаса.

      Сердце больно сжималось в надежде на что-то, но что? Чудо, да я ждала чуда от этой встречи, надеялась оказаться в доме матери и увидеть там своих детей, пусть для них прошло больше двадцати лет, но я так их люблю!

      – Все хорошо? – с волнением спросила мама, глядя на нас, когда мы вошли в дом и, нервничая, разместились на диване в гостиной.

      – Не совсем, – честно ответила, пытаясь сдержать слезы, предательски подступавшие к глазам.

      – Мама, – начала говорить я, протягивая мокрую и холодную руку мужу, чтобы почувствовать хоть какую-то поддержку.

      – Много лет назад, на пороге твоего дома, некто оставил двоих

      малышей, мальчика и девочку, это было еще до того как я родилась. Я бы хотела знать их судьбу, только, пожалуйста, не скрывай от меня ничего.

      Женщина побледнела, и, встав с кресла, заходила из стороны в сторону, не зная с чего начать.

      – Мама, пожалуйста, – взмолилась, – это очень важно!

      – Хорошо, но только боюсь, эта правда не обрадует тебя, – с волнением в голосе сообщила она.

      Джон крепче сжал мою ладонь, пытаясь поддержать, хотя сам сидел рядом бледный как полотно.

      – В ту ночь, мы отмечали папин день рождения, соседи, Лиренсы, родители Питера, были с нами вместе, когда в дверь позвонили.

      – Открыв, я не поверила своим глазам, увидев на пороге двух очаровательных малышей, мальчика и девочку, им было не больше года.

      – Мы с твоим отцом, как и Лиренсы, отчаялись завести своих детей, и с этим уже было ничего не сделать. Поэтому когда на пороге появились эти малыши, то решили оставить их себе, усыновить. Лиренсы забрали мальчика и дали ему имя Питер, у нас же осталась девочка, и мы назвали ее Эмили, – сказала мама и заплакала.

      – Прости меня, дорогая, я должна была рассказать обо всем раньше, но мне не хватало смелости, признаться в том, что ты мне не родная, – прошептала она и бросилась ко мне на встречу, чтобы обнять.

      Мой разум отказывался верить в то, что она говорила, но глубоко внутри рождалась понимание того, что это правда, истина, которую придется нести через вечность. Все еще надеясь на что-то, наверное, на чудо, я перевела взгляд на Джона, но он не смотрел на меня, словно находится не здесь, а где-то в другой, правильной вселенной. Только его рука, сжимающая мою ладонь до нестерпимой боли, говорила о том, что он все еще рядом со мной, в этом подавленном и сломленном теле…

      А дальше все как в тумане. Дорога на Рену, молча, в каком-то беспамятстве, тишине, мы с мужем не сказали и слова друг другу, просто не зная, что говорить. Я боялась даже смотреть на него, боялась дышать рядом с ним, хотелось рыдать, кричать, биться об стену, все что угодно, чтобы хоть как-то заглушить эту боль, залатать кровоточащие раны в самом центре груди. Мои дети… наши дети найдены, но вместе с тем, потеряны навсегда где-то на просторах бессердечного злого рока, некой шутки судьбы. Не верю в то, что думаю об этом, но мой мальчик, мой маленький Николас, оказался моим братом Питером, а моя дочь Элла, это я! Но как? Как такое возможно?

      Поезд остановился, я как привязанная следовала за мужем. Орна, холодный, пронизывающий до самых костей воздух, дом, балкон, наша спальня и боль, боль, боль… съедающая меня изнутри. Джон вошел в спальню первым, я за ним. Он стоял ко мне спиной, и думал о чем-то, я наконец-то решилась поднять глаза и взглянуть на него, на его поникшую спину, осунувшуюся плечи, и спутанные волосы на затылке. Казалось, он не дышал, просто смотрел куда-то, и ничего не видел. Внезапно, он направился к выходу, но остановился, обернулся, и, посмотрев на меня очень задумчивым взглядом всего миг, подошел и прошептал, – я сейчас вернусь, – осторожно поцеловал в лоб, с ледяной маской на лице в виде напряженных скул и зубов, стиснутых до едва ощутимого скрипа, его веки плотно закрыты, а между бровями залегла глубокая морщина.

      Не прикасаясь ко мне больше, он, быстро развернулся и вышел из комнаты, словно бежал от кого-то, бежал от себя, а самое главное от меня.

      Если всю дорогу домой я держалась, не понимая того что все-таки произошло, точнее не так, я понимала, но не хотела признаваться себе в этом. А сейчас, когда он ушел, такой холодный и далекий, сердце сжалось в неописуемой муке, легкие перехватил спазм, и тяжесть осознания всего происходящего безжалостным грузом упала на мои плечи. Сжатые кулаки наконец-то раскрылись, а с ладоней потекла тонкой струйкой алая кровь от ран, оставленных моими ногтями, которыми впилась сама же, пытаясь