Думаю, вы не очень огорчитесь, если я признаюсь, что не помню, когда все произошло. С одной стороны, миг, в который солнце навсегда гаснет для тебя, врезается в память намертво. С другой, этот момент не из тех, о которых хочется вспоминать. Кажется, мне тогда было четырнадцать. Даже самой немного смешно, что не могу сказать точно. Обычно, если нужно что-то вспомнить, начинаешь рыться в себе, искать какие-то точки отсчета. А тут я не могу вспомнить самый главный ориентир, разделивший мою жизнь на «до» и «после».

      В общем, все началось давно – когда зеркала говорили правду. Вот свое отражение в тот день я, как ни странно, запомнила. Разумеется, в то утро оно меня не устроило, как и во все предыдущие дни. Я уже начинала пользоваться тушью, и она, конечно, размазалась, а исправлять положение мне было лень. Огромные солнечные очки меня выручили. Полезная вещь в женском арсенале, я вам скажу. К тому же глаза скрывают. Я не считаю свои глаза некрасивыми или, наоборот, очаровательными. Но, стоит надеть очки, как сразу чувствуешь желание парней увидеть, что же за ними – страсть, уверенность или безразличие. Прекрасно понимаю тех девчонок, которые годами ходят в джинсах, чтобы выйти в мини в нужный момент.

      Сейчас мне немного жаль, что из-за моего увлечения очками так мало людей запомнили мой взгляд. Думаю, ничего особенного в нем не было. Порою хочется спросить: а что же было? Я уже не знаю. И не прошу чего-то такого, лишь мечтаю посмотреть на ту девчонку, которая исчезла в тот день. Я так мало знаю о себе.

      День был ярким и солнечным. Да, это я заметила, хотя тогда не оценила. Зачем ценить дни, похожие друг на друга, как две капли воды? Обыкновенная улица в выходные. Я бродила по городу, наверное, думая об очередной безумно важной вещи, вроде возможности то ли подстричься, то ли наоборот. Тогда я была шатенкой, волосы у меня спадали чуть ниже плеч, и мне постоянно хотелось их нарастить. В четырнадцать лет терпения не хватает ни на что, особенно на ожидание птицы счастья. Рядом проплывали люди и дома, машины проносились мимо, и, кажется, на меня иногда оборачивались парни. Я осваивала важную науку – постоянно чувствовать оценивающие взгляды, не обращая при этом на них внимания.

      Куда я шла тогда? В банк, к Божене? Нет, к ней я заглянула после звонка. Должна же я была иметь других тараканов в голове, выгнавших меня в тот день на улицу. Не помню. Зато помню сам звонок.

      Как будто это случилось минуту назад. Я стою у газетного киоска. Ощущаю запах типографской краски, шелест бумаги на ветру. Необъяснимую тревогу. Не люблю газеты – вечный символ потерянного времени и плохих известий. Откуда-то доносится запах апельсинов, на дороге скрипит упавший рекламный щит, и меня все это жутко нервирует. В голове стандартный сумбур. Хочется уйти домой, но дома нет будущего, а в будущем нет дома.

      Мелодия Энии отвлекла меня от тягостных мыслей. Я вытащила трубу.

      – Мяу, – сказала я тягучим, томным голосом.

      – Мяу, – отозвалась Боженка. – Ты где сейчас?

      – Гуляю, – ответила я, потирая лоб.

      – Ты на ногах твердо стоишь?

      Я посмотрела на свои ноги. Не лань, но и не бегемотиха.

      – Вроде да, – ответила я. – А что?

      – Мне зарплату повышают.

      Я завизжала, перепугав газетчика.

      – Сильно? – спросила я, чуть отвернувшись.

      – Долларов на шестьдесят.

      – Это целых два грина в сутки?

      – Цыпа, ты считать научилась? В каком классе уже?

      Я захохотала.

      – Ты выставляешься, – сообщила я. – Вечером.

      – Ага. Вот, уже за свечами бегу.

      – Звать кого-нибудь будем?

      – Зачем? – удивился голос Боженки. – Мы же благовоспитанные