Славик был добрым и тихим малышом лет трёх. Светловолосый, как мать, с добрыми, лучистыми глазами, как у отца. Ну, чисто праведник, говорили бабки во дворе.

      –Откуда у тебя, Антонина, такой ангелочек родился? – спрашивали они его непутевую мать, когда она гордо вышагивала рядом с очередным хахалем мимо их скамейки.

      Тонька, не смущаясь нисколько, отвечала им звонко и весело, с достоинством:

      – От духа святого!

      – Это ж надо, – шептали они, – так гордиться собой не след, бог накажет.

      Но Тонька знала, что бог не накажет, она в него не верила. Она верила в свою красоту и свои чары.

      Когда она в фартучке и в крахмальной белой наколке в её золотистых, густых, красивых волосах, гордо несла подносы с борщами очередной смене летчиков, её глаза сияли от радости. Ведь ни один из них не мог удержаться от соблазна ущипнуть её за тугой зад.

      А скольких пирушек она была королевой.

      Её любимый трюк, подсмотренный ею в кино, она проделывала так артистично, что восторг всей компании принадлежал только ей.

      Бокал с шампанским она залпом выпивала, запрокинув голову, ведь так лучше видна её белая красивая шея, и бросала этот бокал назад, в толпу поклонников.

      И когда тем не удавалось словить его на лету, бокал со звоном разбивался.

      Тонька не жалела разбитых ею бокалов, ведь это был пик её жизни, триумф. Так она хотела жить всю жизнь, сверкая и торжествуя, видя в своих грёзах море шампанского и поклонников у своих ног.

      Но пирушка заканчивалась, и Тоньке ничего не оставалось, как с очередным кавалером, выбранным ею наугад, идти домой, в её нетопленую комнату в коммуналке, где её ждали два сына, вечно голодных и не спящих. Тоньку это очень раздражало, она совала им припасенные заранее куски пирога и гнала их за печку, где была их лежанка.

      Очередной счастливчик растапливал печь. И пока она с ним заканчивала бутылочку портвейна или кагора в перерывах между поцелуями и щипками, комната согревалась и наполнялась каким-то особенным теплом и уютом. Мирный треск поленьев и аромат Тонькиных духов создавали в комнате неповторимое ощущение ирреальности происходящего. Её «наказания», как она их звала, засыпали, согретые теплом и убаюканные её смехом. Тонька, окликнув их тихо раз, другой, быстро шла к большой, королевской кровати со множеством подушек и перин, тщательно поправляла их, распускала волосы и оборачивалась к своему новому избраннику.

      Утром они вместе уходили рано, Антонина лишь успевала убрать кровать и прихватить из отутюженных ранее фартучек и новую наколку к волосам.

      Невыспавшаяся Тонька вся светилась от радостного предвкушения предстоящих встреч со своими обожателями. Как ловко ей удавалось их всех дурачить и тихими незаметными знаками выказывать своё благорасположение очередному кавалеру. Но и других ей не хотелось обижать. Как тонко и незаметно ей всё удавалось проделывать. Тонька гордилась собой. Она, простая девчонка, из голодной послевоенной деревни, спит на перинах, ест пироги и пьёт шампанское. Всё, о чём она мечтала, сбылось.

      Где-то глубоко внутри души, её раздражали два её сына и муж, вечно занятый, вечно в командировках. Она злилась на себя, что «залетела» от этого недотёпы – праведника, и теперь ей нет той воли и свободы. И только этой полной свободы ей не хватало для полного счастья.

      Да и то, думала Антонина в оправдание себе, как бы я выбралась из деревенской грязи, нужды, голода и вечной работы?

      Она всегда гордилась собой, своей красотой и своим умом. Ей ничего не стоило влезть в окно, а потом и в постель к соседскому постояльцу, командиру, расквартированной в их деревне на ученья пехотной части.

      Её невинность, этот никчемный ей товар, она тогда ловко поменяла на городскую жизнь с начальником.

      Но он не был летчиком, их мотало совсем не по городам, а по гарнизонам, ей негде было сделать аборты. Этого она на простила своему муженьку.

      И, когда они осели в городе у моря, большом и красивом, где им, наконец-то, дали большую и светлую комнату в жилом доме, а не закуток в казарме, Антонина поняла, что это всё за её муки с этим подлецом-недотёпой, обесчестившим её, но ничего не сделавшим для претворения её мечты в жизнь.

      Единственный фильм, который Антонина посмотрела в детстве, стал эталоном, пределом её желаний.

      И вот, красивая комната, муж, наконец-то, не докучает. Антонина радовалась, что он почти безвылазно в отъезде, торчит на своих полигонах. Она быстро устроилась поближе к сытному и безбедному существованию, где не надо работать, а носить тяжелые тарелки под восхищенные взгляды, почти как в кино, это не работа-это начало осуществления её мечты.

      Гарнизонная столовая летчиков, с еженедельными банкетами по поводу удачных полетов, приняла её в свои объятия.

      И Тонька понеслась на крыльях мечты к своему светлому будущему.

      Муж, как всегда, приезжавший на короткий отдых очень некстати, всё больше раздражал её своей любовью и припасенными ей и мальчишкам примитивными сладостями из его командирского полевого