Присмет покинул Габун ещё до выступления столичного батлана. Он спокойно добрался до Примето и даже успел пройти закалочный цикл в хабулине знакомого многоимённого, никоим образом с Фундаментальной Ареной не связанного, а лишь помнившего того, молодого атлета.

      Бывший кумир публики старался следить за своим здоровьем. Тем не менее, время не щадило его и брало своё: у него развилась лысина на всю голову, что его, правда, не слишком печалило, но он стал подслеповат, хотя находил возможность периодически корректировать зрение, и страдал одышкой, от чего никакие медицинские устройства и рекомендации, оставленные древними, почему-то не излечивали.

      Известие о событиях в столице испортило Присмету не только аппетит и сон, но и виды на будущее. Центр Фундаренцы и Правление Тескома приказали долго жить, а Агора, похоже, до лучших времён затаилась. Все хитросплетения, что годами кормили и тешили самолюбие, давали какую-то власть и возможность реализовать себя, сразу стали бессмысленными. Впервые он почувствовал свою ненужность в том понимании, когда он ни за кого не решает, никому не подсказывает и не даёт советы, никто не ждёт от него ни слов, ни дел, ни поддержки.

      Такое – подобно смерти!

      Присмет воспрянул духом с появлением в гетто Примето новой структуры Тескома. В ней всё только ещё налаживалось, притиралось, устанавливалось, то есть происходили вещи, где можно было найти дело опытному человеку.

      Добиться личной встречи с Жуперром оказалось непросто – у того не было времени на посетителей, даже знакомых, однако она состоялась.

      Жевитайс, вдвое ниже Присмета и раз в пять легче по весу, принял Командора сдержанно, но напомнил о нескольких встречах, случившихся между ними, и своём восхищении Присметом-силачом.

      – Слушаю, – тем не менее, холодно продолжил он.

      На его сухом лице застыла маска равнодушного внимания, а серые глаза смотрели прямо в лицо Присмету, что, вообще-то, не смущало последнего – знал к кому и зачем шёл.

      В кабинете Жуперра, кроме простого стола – за ним сидел хозяин кабинета – и нескольких, поставленных полукругом перед столом, стульев, на одном из которых восседал Присмет, ничего не было: ни иной мебели, ни ковров, ни штор на окнах – голые стены светло-серого цвета с блёстками.

      Несмотря на небольшие размеры помещения, все звуки в нём почему-то обретали неприятную слуху гулкость. Жуперр, по-видимому, давно смирился или привык к некоторой невнятности произносимых здесь слов и на такие мелочи не обращал внимания. Зато Присмету никак не удавалось придать своему голосу, тоже раскатисто-гулкому, такой тональности, чтобы его высказывания не показались руководителю Тескома сплошным бормотанием.

      Страдая от мешающих сосредоточиться