Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове. Павел Румянцев
Читать онлайн книгу.
! – со слезами умиления произнёс он. – Гении – они много написать не успевают… они лишь намётки делают, а далее другие по их намёткам свои таланты проявляют. Ещё одного гения Россия потеряла!
Но любопытствующий зевака уже оставил своего соседа и пытался протиснуться поближе.
Внутри церкви было так же многолюдно, как и снаружи. Профессора и студенты Московского университета, литераторы и актёры, власть имущие и простой люд прощались с Гоголем, быстрая и внезапная смерть которого потрясла всю Москву.
– Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный —
Помилуй нас! —
упоённо и проникновенно пропел священник.
Начались приготовления к выносу. Решено было закрыть гроб крышкой возле церкви, чтобы народ ещё раз мог увидеть Гоголя. Морозное февральское утро поторапливало организаторов похорон.
И вот гроб с Гоголем медленно поплыл на руках студентов. Несли, бережно передавая друг другу. При выходе из церкви кто-то из молодых людей оступился, гроб покачнулся, и многим показалось, что Гоголь пошевелился.
– Живой! Глядите, и щёки от мороза порозовели! – запричитала одна из женщин.
– Цыц, баба! – прикрикнул на неё стоящий рядом жандарм. – Не вишь, учёные хоронят. Стало быть, того… точно покойник. А ну, подвиньсь!
Люди расступились.
Гоголь в лавровом венке был страшно красив. И эта страшная, непонятная красота манила народ, завораживала и вела за собой. Толпа увеличивалась, и с каждой минутой росло напряжение. Всем казалось, что должно что-то произойти, что-то случиться. Тревога охватывала собравшихся, и ничем её невозможно было объяснить. Одно все понимали: ещё никого в Москве не хоронили так.
– И здесь он первый! – прочувствовав атмосферу похорон, заметил профессор истории Соловьёв. – Кто знает, господа, скольких ещё Москва будет эдак провожать?
– Единицы, Сергей Михайлович, единицы подобной чести удостоятся! – в отличие от суховатого и педантичного коллеги живо откликнулся Тимофей Николаевич Грановский. – Народу-то собралось!..
– А друзья хороши, не пришли на вынос! Даже Аксаковых нет! – возмутился кто-то из профессуры.
– Не любят нас с вами, «западников», вот и не пришли, – ответил Грановский. – Погубит когда-нибудь Россию этакая нетерпимость! Эх, погубит!
– Тимофей Николаевич, что вы, право, в пророчества ударились? – откликнулся Соловьёв.
– Так ведь пророка и хороним! – подытожил Грановский.
И замолкли учёные мужи, и робко взглянули на Гоголя, и потянулись вослед толпе к выносу…
– Господи! Сын бедного малороссийского дворянина из-под далёкой Полтавы – и пожалуйте, весь цвет Москвы перед гробом! – подивился Николай Берг и тут же перекрестился, словно сказал нечто крамольное.
На что его товарищ по гимназии драматург Александр Островский довольно спокойно заметил:
– Это магия гения, Николай! Гений – он во всем гений: и в жизни, а уж в смерти тем паче… вспомни гибель Пушкина!.. Меня другое занимает: говорят, он лестно обо мне отзывался. Выходит, благословил?
– Александр Николаевич, а верно, что Виельгорские приезжали попрощаться? – шёпотом спросил ещё один участник похоронных мероприятий, недавний выпускник университета Евгений Феоктистов.
– Полно… очередные слухи, – ответил Островский. – Помните, про Иосифа Виельгорского наговаривали, теперь про Нози!..
– А может, жалеют, что отказали в сватовстве Гоголю? В лучшей аристократической церкви Москвы отпевание-то!
– Вы никак завидуете, Евгений Михайлович? – съязвил Островский. – Успеете ещё!
– Может, если бы не отказали, был бы жив? – смутился Феоктистов. – Я это имел в виду…
– А-а… – протянул Островский. – Не думаю, что женщина его бы в этом мире удержала… он до них неохоч был. Да и стоит ли, как московские купцы говаривают, «опосля» философствовать. Вы бы лучше господам студентам подсобили!
– Да, непременно! – обрадовался Феоктистов и с готовностью бросился на помощь.
– Ты что, Александр? – спросил Берг.
– Не люблю эту либеральствующую братию! Думаешь, он о Гоголе сожалеет? Себя пришёл показать!
– Но ты резок!
– Волнительно на душе, Николай! Неспокойно!
– И мне не по себе. Да и не только нам. Смотри, наши профессора громко говорят, жестикулируют. И народ, видишь, как напирает… нервозность вокруг, а?
– Это его дух колобродит! Эх, колобродит! Чуешь?
– Чую.
Они ошиблись.
Гоголя не привлекала людская суета. Дух его, хоть ещё и связанный с телом, блуждал то в прошлом, то в будущем. Гоголь и прежде обладал даром перемещения, но узнавал крохи. Да рассказывал маменьке: то о железных дорогах, что вскоре опояшут всю землю паутиной, а то и вовсе о делах необыкновенных, о возможности разговоров и видении