Я подскочила на постели, задыхаясь и обливаясь потом. Что за чертовщина?!

      Ночь выдалась безлунной, и в комнате царила непроглядная темень. Очередной кошмар. Кошмары мучили меня почти два года, и с каждым разом становились все более жестокими и яркими. Каждый раз меня преследовал незнакомец с ножом или пистолетом. Я пыталась узнать его, но не могла рассмотреть лица, словно на нем была черная балаклава. Когда он находил мое укрытие, лицо его начинало проявляться, но в этот момент я просыпалась. Сердце мое колотилось как бешеное, адреналин наполнял все тело, и ноги начинали болеть.

      Но этот кошмар был другим. Во сне я снова была маленькой девочкой, лет девяти-десяти. В летней пижаме я брела по длинному гостиничному коридору. Неожиданно путь мне преградил мужчина со скрытым лицом. Он прижал меня к стене, приставил пистолет ко лбу. Я посмотрела на него и наконец-то разглядела его лицо. Этого человека я не видела с детства, когда жила в Провинстауне, штат Массачусетс.

      Тони Коста.

      Тони работал ремонтником в приморском мотеле, где моя мать летом работала горничной. Он чинил сантехнику и мебель. Его все любили, особенно я. Он был частью непрерывной череды так называемых нянь, которых мама нанимала присматривать за мной и моей младшей сестрой Луизой. Мама ухитрялась найти няню быстрее, чем произносится это слово. Она останавливала людей в супермаркетах, на почте или автозаправке и спрашивала: «Не хотите поработать бебиситтером?» Чаще всего люди смотрели на нее как на сумасшедшую. Никто не понимал, как она может доверить детей первому встречному – ведь даже сантехнику или автомеханику требуются рекомендации. Но некоторые соглашались. Таким человеком стал Тони, причем оказался он одним из лучших. Он был одним из немногих по-настоящему добрых взрослых людей в тот период моей жизни. Но в 1969 году, когда мне было десять, Тони исчез. Я не знала почему – просто пропал.

      Почему же Тони Коста вернулся в мои сны? Почему он приставлял пистолет к моей голове и улыбался, щерясь, как волк? Я вспоминала его только добром: Тони был хорошим парнем. Он никогда не кричал, не бил меня. Рядом с ним я никогда не чувствовала себя маленькой, страшненькой и нежеланной. Я боялась матери, но никак не Тони. И когда он неожиданно появился в ужасном кошмаре, это меня озадачило.

      Идти мне было некуда, и я сделала то, от чего давным-давно зареклась – попросила помощи у матери. Я пригласила ее на ужин. К нам с Тимом она приехала уже навеселе. Поднимаясь на крыльцо, она явно покачивалась. Ей уже исполнилось семьдесят. Куда бы она ни пошла, в сумочке у нее всегда была пластиковая бутылочка джина.

      – Веселые были времена, – сказала она, усаживаясь за стол и покачивая бокалом, где весело звякали кубики льда.

      Воспоминания о лете, проведенном в Кейп-Код, когда она была симпатичной разведенкой тридцати лет, ей были приятны. Тогда большую часть свободного времени она проводила в разных барах и танцевальных клубах. Поклонники у нее не переводились. Мама сделала большой глоток джина и откинулась на спинку стула, а я добавила последние приправы в суп, стоявший на плите.

      – Мама, а не случилось ли со мной тогда чего-то такого, о чем ты мне не рассказывала? – спросила я, пораженная неожиданной мыслью.

      – Что ты имеешь в виду? – не поняла она.

      – Я говорю про Тони Косту.

      – Тони Косту?! Почему ты все еще о нем думаешь?

      – Я не думала, пока у меня не начались кошмары.

      – О господи, снова ты и твои сны, – хохотнула мама, делая очередной глоток.

      – Но на этот раз мне приснилось нечто ужасное. И я не понимаю почему. Он всегда был так добр ко мне… Что ты о нем помнишь?

      Мама промолчала. Я перестала помешивать суп и повернулась к ней, ожидая ответа. Мама уставилась на свой стакан. Она редко умолкала, чтобы обдумать свои слова, поэтому я с любопытством ожидала, что она мне ответит.

      Она снова покачала бокалом и спокойно, словно читая прогноз погоды, ответила:

      – Я помню, что он оказался серийным убийцей.

      У меня закружилась голова. У меня сохранились разрозненные воспоминания об убийствах в Провинстауне в те годы, когда мы там жили, но мне никто не говорил, кто был убийцей. Я вспоминала обрывки ужасных преступлений – слегка прикопанные трупы, вырезанные сердца, отметины зубов на трупах…

      Неожиданно мне припомнилась картинка – такая же яркая и живая, как кастрюля с супом на моей плите. Две мои маленькие загорелые ступни лежат на торпеде хозяйственного пикапа того мотеля. Между пальцами застряли песчинки, на ногтях больших пальцев остатки красного лака. Мне нравилось, как хорошо загорели ступни за долгое лето, проведенное практически без обуви. И вот я положила их на торпеду и поворачивала в разные стороны, восхищаясь собственной красотой. Я никогда не была красивой, как мама, но ступни мои не уступали ее ногам. Пикап, как всегда, вел Тони Коста.

      Я тряхнула головой, чтобы отогнать видение и снова повернулась к маме:

      – Серийным убийцей?!