ПРОЛОГ АВТОРА

      Блистательнейшие из пьяниц и вы, изысканнейшие из венериков (ибо вам, а не кому другому, посвящаются мои писания)! Алкивиад в диалоге Платона, под названием «Пир», восхваляя своего наставника Сократа, бесспорного князя философов, между прочим говорит, что он похож на Силена. Силенами назывались когда-то ларчики в роде тех, что мы ныне встречаем в лавках аптекарей: сверху нарисованы всякие веселые и игривые изображения – в роде гарпий, сатиров, гусей с уздечкой, зайцев с рогами, уток под вьюком, козлов с крылами, оленей в упряжке – и другие такие картинки, придуманные, чтобы возбуждать смех у людей (таков был Силен, учитель доброго Бахуса). Но внутри этих ларчиков сберегали тонкие снадобья: мяту, амбру, амом, мускус, цибет; порошки из драгоценных камней и другие вещи. Вот таков-то, говорят, был и Сократ, потому что, взглянув снаружи и судя по внешности, вы за него не дали бы и луковицы, – так некрасив он был телом и так смешон манерами: нос острый, взгляд быка, лицо дурака; в привычках простой; в грубой одежде; бедный имуществом; несчастливый в женщинах; не способный ни к какой службе; всегда смеющийся, всегда выпивающий, как и всякий другой; всегда насмешливый, всегда скрывающий свое божественное знание. Но откройте этот ларец – и найдете внутри небесное, неоценимое снадобье: разумение более чем человеческое, добродетели изумительные, мужество непобедимое, трезвость несравненную, довольство стойкое, уверенность совершенную, презрение невероятное ко всему, из-за чего люди столько заботятся, бегают, работают, плавают и воюют.

      К чему, по вашему мнению, ведет это предисловие и предварение? А к тому, что вы, мои добрые ученики и прочие бездельники, читая веселые заголовки некоторых книг нашего сочинения, как-то: «Гаргантюа», «Пантагрюэль», «Феспент»[1], «О достоинствах гульфиков»[2], «Горошек в сале» с комментарием, и т. д., слишком легкомысленно судите, будто в этих книгах только и трактуется о нелепостях, глупостях и веселых небылицах, потому что по внешнему признаку (то есть по заголовку), не поискав, что будет дальше, обычно начинаете смеяться и потешаться. Но с таким легкомыслием не подобает судить человеческие творения.

      Ведь сами вы говорите, что платье не делает монахом, и что иной хоть и в монашеском платье, а меньше всего монах, – другой и в испанском плаще, а по своей храбрости далек от испанца. Вот почему следует раскрыть книгу и старательно взвесить, что в ней выводится. Тогда вы узнаете, что снадобье, в ней содержимое, совсем другого качества, чем обещал ларец, – то есть, что предметы, в нем трактуемые, совсем не столь глупы, как утверждается в заглавии.

      А в случае, если вы даже найдете в буквальном смысле вещи забавные, вполне соответствующие названию, – все-таки не нужно останавливаться на этом, как при пении сирен, а в высшем смысле толковать то, что считаете сказанным в сердечной радости.

      Случалось вам когда-нибудь откупоривать бутылку? Черт возьми! Припомните удовольствие, которое вы получали при этом.

      А видели вы когда-нибудь собаку, нашедшую мозговую кость? Это, как говорил Платон (см. кн. 2-ю «О государстве»), самое философское в мире животное. Если вы видели, вы могли заметить, с каким благоговением она ее сторожит, с какой заботой охраняет, с каким жаром ее держит, как осторожно раскусывает, с какой любовью разгрызает, как тщательно высасывает. Что заставляет ее делать это? На что она надеется от своих стараний? Какого блага ждет она? Ничего, кроме капельки мозга. Правда, что эта капелька слаще, чем многое другое, ибо мозг есть пища, в совершенстве приготовленная природой, как говорит Гален (см. гл. III «Прирожд. способн.», и XI – «Употр. част.»).

      По примеру сей собаки, нужно быть мудрыми, чтобы уметь вынюхать, прочувствовать и оценить эти прекрасные книги высокого вкуса, нужно быть легкими в преследовании, смелыми в нападении, потом, тщательно читая и постоянно размышляя, разломать кость, высосать оттуда мозговую субстанцию, – то есть то, что я разумею под этими пифагорейскими символами, – в верной надежде сделаться благодаря чтению и благоразумнее и сильнее; ибо в нем найдете вы удовольствие особого рода и учение более сокровенное, которое раскроет перед вами высочайшие таинства и страшные мистерии – как в том, что касается нашей религии, так и в области политики и экономики.

      Верите ли вы, что Гомер, некогда написавший «Илиаду» и «Одиссею», думал о тех аллегориях, что выискали там Плутарх, Гераклит, Понтик, Евстатий и Форнут, и что Полициан у них украл?

      Если верите, то вы ни на фут, ни на локоть не приближаетесь к моему мнению, согласно которому Гомер так же мало думал об этих аллегориях, как Овидий в своих «Метаморфозах» о таинствах евангелия, что брат Любен[3], истинный лизоблюд, силился бы доказать, если бы встретил олухов вроде себя, или, как говорится в поговорке, нашел бы крышку по котлу.

      Если не верите, то есть ли причина, по которой вам не поступить бы так же и с этими веселыми новыми повествованиями, хотя, диктуя их, я не думал об «этом больше, чем вы, которые, пожалуй, умеете выпить, как я? Ибо на сочинение знатной