Восставший из ада. Ночной народ. Клайв Баркер
Читать онлайн книгу.
ящий мастер, и тайна ее заключалась вот в чем: Фрэнку говорили, что в ней таятся настоящие чудеса, но, похоже, способа добраться до них просто не существовало, на шести черных лакированных гранях не нашлось ни одной подсказки, куда следует нажать, чтобы хоть один кусок этой трехмерной головоломки отделился от другого.
Фрэнк уже видел такие – например, в Гонконге, плод китайской склонности к метафизике, воплощенной в твердой древесине – но к изящности и техническому гению китайцев француз привнес свою собственную извращенную логику. Если в ребусе и существовала система, Фрэнк не мог ее найти. Лишь после нескольких часов проб и ошибок случайное положение большого пальца, среднего и мизинца дало результат: раздался едва слышный щелчок, а потом – победа! – целый сегмент скользнул в сторону.
Последовали два открытия.
Во-первых, изнутри шкатулка была отшлифована до блеска. Отражение Фрэнка – искаженное, раздробленное – скакало по лакированной поверхности. Во-вторых, этот самый Лемаршан, в свое время прославленный конструктор механических певчих птиц, сделал коробку так, что ее открытие запускало музыкальный механизм, и теперь тот принялся бренчать коротенькое рондо восхитительной банальности.
Вдохновленный успехом, Фрэнк принялся лихорадочно возиться со шкатулкой, быстро находя все новые сочетания бороздок, пазов и хорошо смазанных шестеренок, которые, в свою очередь, вели к дальнейшим сложностям. И с каждым решением – с каждым новым поворотом или усилием – в дело вступал новый музыкальный элемент, в мелодии появлялись контрапункты, она развивалась, и вскоре изначальное каприччио почти растворилось в аранжировке.
Пока Фрэнк трудился, начал звонить колокол – равномерно и торжественно. Фрэнк его не услышал, по крайней мере, не осознал этого. Но когда головоломка почти разрешилась – когда развязался узел зеркальных внутренностей – он вдруг понял, что в животе мутит от звона, словно тот не унимался уже лет сто.
Фрэнк оторвался от работы. Поначалу решил, что шум идет откуда-то с улицы – но быстро отмел этот вариант. Возиться со шкатулкой конструктора птиц Фрэнк начал около полуночи; с тех пор прошло несколько часов – чего он бы и не заметил, если бы не носил часы сам. В этом городе не было церкви, – как бы отчаянно та не хотела привлечь новых прихожан в свое лоно – которая в такое время решилась бы звонить в колокол.
Нет. Звук шел откуда-то издалека, он доносился из-за двери (все еще невидимой), которую по замыслу и должна была открывать чудесная шкатулка Лемаршана. Все, что обещал Кирхер – человек, продавший ее, – оказалось правдой! Фрэнк стоял на пороге нового мира, края бесконечно далекого от комнаты, где он сейчас сидел.
Бесконечно далекого; но неожиданно столь близкого.
От этой мысли его дыхание участилось. Фрэнк так сильно ждал этого момента, так тщательно планировал разрыв завесы, приложив к этому все силы своего разума. Мгновение – и они будут здесь, те, кого Кирхер называл сенобитами, теологами Ордена Разреза. Призванные, оторванные от экспериментов в высших измерениях удовольствия, они принесут свои неподвластные времени головы в мир дождя и неудач.
Всю прошлую неделю Фрэнк неустанно работал, готовя комнату для их визита. Тщательно отскоблил голые доски и усыпал их лепестками. Около западной стены воздвиг нечто вроде алтаря, украшенного умиротворяющими дарами, которые, как заверял Кирхер, поспособствуют любезности гостей: костями, иглами и конфетами. Кувшин с мочой Фрэнка – он собирал ее целых семь дней – стоял на алтаре с левой стороны на случай, если им вдруг понадобится совершить акт самоосквернения. Справа находилось блюдо с голубиными головами, их также посоветовал припасти Кирхер.
Фрэнк не упустил из виду ни единой части ритуала. Ни один кардинал, жаждущий влезть в башмаки рыбака, не мог бы выказать большего усердия.
Но теперь, когда колокольный звон стал громче, заглушив музыкальную шкатулку, Фрэнк испугался.
Слишком поздно, пробормотал он про себя, надеясь унять растущий страх. Устройство Лемаршана раскрылось: последнее сочленение повернулось. Уже не осталось времени для уловок или сожалений. К тому же разве не рискнул он жизнью и рассудком, лишь бы приоткрыть завесу реальности? Прямо сейчас распахивалась дверь навстречу наслаждению, о существовании которого знала лишь горстка людей, но вкуса его не ведала – наслаждения, которое заново определит даже свойства восприятия и вырвет Фрэнка из постылого круга желаний, соблазнений и разочарований, что преследовал его с самого отрочества. Новое знание изменит все, разве не так? Ни один человек не смог бы испытать глубину подобных чувств и остаться прежним.
Голая лампочка посередине комнаты потускнела и засияла вновь, засияла и опять потускнела. Она подчинялась ритму колокола, с каждым новым ударом вспыхивая как никогда прежде. В перерывах между звоном в комнате воцарялась абсолютная тьма; словно мир, в котором Фрэнк жил вот уже двадцать девять лет, исчезал. Потом снова гремел колокол, и лампочка вновь загоралась так ярко, будто и не гасла, а Фрэнк на несколько драгоценных минут снова оказывался в знакомом месте, где дверь вела на лестницу и оттуда на улицу, а из окна – будь у Фрэнка воля (или силы)