Отчаяние прорвалось наружу истошным воплем.

      Его начала бить крупная дрожь. Голова раскалывалась от грохота прибоя, и всё же он смог различить вдалеке мерный, приглушённый топот. К нему приближалось что-то большое и тяжёлое. Звук становился всё громче и отчётливее, пока не замер неподалёку.

      – Омут, это он? – Послышался встревоженный девичий голос.

      Что это за язык? Датский?

      Зенно знал великое множество языков и наречий, но применить эти знания оказалось не так-то просто, ведь в Авролионе он почти не разговаривал. У авролионцев вообще не было своего языка – для прямой передачи мысли он не требовался, а если и нужно было что-то сказать, они использовали любой из имеющихся в четырёх мирах (кроме наречия Бездны – оно было под запретом).

      – Ку-дьа я по-пял? – С трудом выговорил он, ломая слова.

      Престол попытался различить мысли незнакомки, но они терялись в гуле десятков земных звуков.

      Зенно поднял голову и увидел высокое тощее животное, а рядом с ним миниатюрную девушку с растрёпанными тёмными волосами по пояс. Она же, по непонятной ему причине, избегала смотреть в его сторону.

      – Эй, кудьа я по-пал? – Уже настойчивее повторил он.

      Незнакомка мельком посмотрела на него и поспешно отвела взгляд.

      – Ну и выговор у тебя, – наконец пробубнила она, усердно вытаскивая кусочки водорослей из конской гривы. – Даже наш вечно пьяный сосед говорит разборчивее.

      Зенно выжидательно молчал.

      – Ты попал на Фарерские острова. А теперь ты мне ответь, кто ты такой? И если будешь мне врать, мой конь тебя съест.

      Часть 1

      Крыло упало, как поверженное знамя.

      Не видеть больше неба – остаётся

      Лишь пара дней в терзаньях голода и боли.

      Да, он силён, но сильным нестерпимей

      Сносить бессилие и боль.

      И только смерть одна смирить сумеет

      Взгляд мрачных глаз и дерзкую отвагу.