Клизма романтизма. Путеводитель по постсоветской архитектуре Петербурга. Даниил Веретенников
Читать онлайн книгу.саркастические прозвища, среди которых «шляпа незнайки», «дом-щелкунчик», «вставной зуб» и «летающая тарелка» – это еще самые безобидные. В Москве, куда первые постсоветские десятилетия принесли особенно драматические изменения, понятие лужковской архитектуры стало синонимом китча, безвкусицы да и попросту – градостроительного произвола. Но лихая архитектура лихих девяностых изменила не только Москву. Подобное, пусть и в меньших масштабах, происходило и в других российских городах, и длилось это по меньшей мере до начала 2010-х, когда стала крепнуть стабилизирующая сила в виде градостроительных регламентов, дизайн-кодов и градозащитных сообществ, старавшихся не допустить появления чересчур одиозных построек.
Какими бы ни были причины конца капрома – всемирный ли финансовый кризис, притормозивший реализацию многих проектов, усиление ли государственной градостроительной политики или же просто закономерное развитие рынка профессиональных проектных услуг, – баланс сил в архитектурном процессе в начале 2010-х заметно изменился. Многие определяют эти изменения как рост среднего качества проектной культуры. Может и так, но нам представляется, что уместнее было бы говорить не о качественном прогрессе, а об очередном стилистическом сдвиге.
Так или иначе, за последние 10–15 лет, прошедших с условной даты окончания периода капиталистического романтизма, архитектура стала другой. Все чаще спокойная, уравновешенная и компромиссная – она превращается в фон, на котором разудалые архитектурные экзерсисы девяностых и нулевых порой выглядят подростковым чудачеством. И – вот что самое удивительное – от вчерашней ненависти к ним сегодня не остается и следа. Вместо привычных раздражения и обиды – интерес, внимание и даже любовь. Вместо ассоциаций с бандитскими разборками, заказными убийствами и прочими эффектами олигархического капитализма – воспоминания об ушедшей эпохе политической гласности и ностальгия по утраченным свободам слова и самовыражения.
Мы называем стиль той эпохи романтизмом по двум причинам: во-первых, этот термин напоминает о романтике времени, отражает то опьянение свободой и ту жажду творческих экспериментов, которые охватили архитекторов после перехода страны на рыночную экономику и избавления от государственного идеологического диктата. Во-вторых, в истории уже был один романтизм, и он удивительно похож на этот, постсоветский. Речь идет о романтизме в европейской и русской культуре XVIII–XIX веков. Он появился как реакция на усталость от тотальной одинаковости и казенщины классицизма. Его философия строилась на обращении к внутреннему миру человека, смещении фокуса внимания с общественных интересов на индивидуальные. Подобные процессы происходили в художественной среде в начале девяностых: коллективистское сознание резко вытесняется стремлением показать свою индивидуальность, выделиться из толпы, реализовать персональные вкусы. Новый романтизм – такая же закономерная реакция на советский модернизм, как романтизм XVIII века – на имперский классицизм.
В широком смысле капром – часть общемирового культурного явления, именуемого постмодернизмом. Теорию постмодернизма начиная с 1960-х годов развивали американские и западноевропейские философы, и классическими примерами постмодернистской архитектуры служат постройки именно американских авторов.
Генезис постмодернизма в странах глобального Запада принципиально отличается от процессов, протекавших в постсоциалистических странах. Отличия настолько существенны, что наш постсоветский постмодернизм безусловно достоин концептуализации в качестве самостоятельного исторического феномена. Капиталистический романтизм – это конструкция, предлагающая альтернативу колониальной оптике, в которой постсоветское архитектурное наследие воспринимается как периферийный, а потому малозначительный извод общемирового постмодернизма. Мы утверждаем, что русское постсоветское обладает яркой самобытностью и безусловной исторической ценностью – как из-за уникальности социоэкономической конъюнктуры своего возникновения, так и в силу суммы внутренних качеств.
В Санкт-Петербурге пора капиталистического романтизма не оставила после себя такого яркого и спорного архитектурного наследия, как, например, в Москве, Казани, Саранске или Йошкар-Оле. Тем не менее, явление петербургского капрома исключительно для России. И дело здесь не в архитектурных особенностях самих построек, а в совершенстве того контекста, в который они погружены. В большинстве своем эти здания относительно сдержанны и контекстуальны – настолько, что в любом другом городе, пожалуй, они и вовсе остались бы неприметны. Но в Петербурге, где все предельно тонко, деликатно, искусно, – даже малой степени постмодернистской смелости достаточно, чтобы выглядеть вызывающе. Может быть, именно поэтому новое строительство на улицах исторического центра Петербурга всегда воспринималось острее, чем в других городах.
Когда мы только задумывали этот путеводитель, нашей целью был ни много ни мало капитальный рефрейминг в отношении к постсоветской архитектуре. Нам казалось важным не просто замахнуться на реабилитацию того, что принято нещадно критиковать, но и преподнести это