В моих стихах (прочтите их)

      Вы не найдёте злобы дня,

      Здесь уже нет имён иных

      И нету самого меня.

      Я Справедивость не зову,

      И Месть не окликаю в бой,

      Поскольку рядом я живу,

      Продажный, липкий Друг, с тобой!

      Нет, на тебя надежды нет!

      Я лучше положусь, таков,

      На мужество моих штиблет

      И зоркость прежнюю очков.

      Я положусь не на на Закон,

      Не на Забор, не на Плетень,

      На это Солнце, целый день

      Оно берёт меня в полон!

      Я вновь обычный человек,

      Склонивший выю во весь дых.

      Я знаю, что Цензурный Стек

      Уже пронзил тела иных.

      Я просто прочертил узор,

      Который в нас вплела Игра.

      И эта книга – лёгкий Флёр,

      Скользнувший в зеркале вчера.

      Это не моя метода —

      Удивить чудной строкой!

      Ближе к небу год от года

      Сам я и Уолден мой!

      Над Уолденом летаю,

      Быстр, как ветер и гроза,

      О высоком я мечтаю,

      Уперев в простор глаза.

      …Совы, козы, волки, гризли

      Оказалися живе —

      Заколдованные мысли

      Вскопошились в голове.

      Я гоню их всех метлою,

      А они, собравшись в ряд,

      Заходясь от злого вою,

      Возвращаются назад…

      Копошатся, бьют крылами,

      Стонут, адские врали,

      И вращают головами

      С языками до земли…

      У сумрачного парка,

      То ль вдупель, то ли в хлам,

      Как мёртвому припарка

      Торчит герр Мандельштам.

      Тут ставят много сучек…

      Но я понять не мог —

      Толь Моисея внучек,

      То ль Сороса сынок…

      На стене сидел художник Энгр,

      Микельанджело и два Альгвасила.

      Они сказали мне, что слово «негр»

      Неупотребимо…

      Я согласился, что переходить через Анды

      Нетолерантно…

      Не раскатал ли губы бедный раб,

      Достичь намереваясь вечной славы,

      По той простой причине, что в убогой

      Лачужке он смирение взрастил,

      Подобно тыкве, выросшей на Солнце,

      Каков резон? Ты собственной рукой

      Надменно стёр в душе живые страсти —