Часть первая

      Лора

      06.03

      Ночь почти оставила город, нехотя, как собака обглоданную кость. Лора допивала кофе, стоя у распахнутого окна, через которое в комнату на последнем этаже дома по влажным крышам вползало блеклое и зябкое сентябрьское утро. Впрочем, утро – всего лишь условность для Города, который никогда не спит. Лора знала это лучше многих, потому что одинаково хорошо изучила его, в любой час его бодрствования, в любой из двадцати четырех часов каждые сутки. Бессонница была общей для них, для Города и Лоры Астаниной, давно перестав казаться тягостным недугом и превратившись в привычку.

      Женщина бездумно и равнодушно глядела поверх кровель домов туда, где застройка рассекалась надвое Садовым кольцом. Слева небо стремительно светлело, истончалось, обещая скорый рассвет, и тьма пятилась на запад, отступая неохотно и мягко. Воздух провис от усталого оцепенения, заторможенности, всегда присущей раннему часу, несмотря на обычные человеческие заверения в том, что утро – пора бодрости и отдохнувшего разума. Нет, предрассветные минуты безнадежно утомлены, донельзя вымотаны долгим ночным бдением, и даже пение птиц, которые вот-вот проснутся, не сразу изгонит эту обморочную негу.

      Лора на секунду прикрыла глаза, ощущая, как неприятно стянуло кожу после умывания. Кремом она, конечно, не пользовалась, не говоря уж о косметике, да и в зеркало почти не глядела – только если речь не шла о зеркалах заднего вида… Так что она просто поставила кружку с кофейной гущей на рассохшийся, давно не крашенный подоконник и потерла ладонями лоб и щеки. Сухой шелест пергамента. С закрытыми глазами все слышно как будто отчетливее. Из окна пахнет осенью, остро, оставляя холодинку у самого нёба. От пепельницы на подоконнике тянет остывшими окурками, запах отвратительный и привычный. Надо бы бросить курить, но ради кого? Точно не ради самой себя. Во дворе, далеко внизу, дворник метет палую листву. Шурх… шурх… Отчего-то вдруг подумалось, что за многие годы истории в Городе изменилось почти все, но не дворники, у них все те же немаркие одутловатые одежды и метлы из красно-коричневых прутков, примотанных к черенку.

      Вдалеке тревожно завыла сирена. Лора отличала сирены разных служб, она с детства знала, что пожарные звучат не так, как милиция. Сейчас – «Скорая», несущаяся, безо всяких сомнений, к Склифу, что совсем неподалеку, даже угол здания видно. Если вслушиваться в доносящиеся из-за окна звуки достаточно долго, то окажется, что вопль сирены здесь – обычное дело, штрих к портрету района, словно крики чаек где-нибудь в приморском городке… А теперь рев двигателя мотоцикла, промчавшегося по проспекту в сторону Сухаревской площади. Этот звук сразу пробудил ворох ненужных мыслей и воспоминаний (лихой вираж, голубые глаза, разбитое колено в рванье брюк), они всколыхнулись, заворочались – и были безжалостно изгнаны.

      Лора сполоснула кружку и оставила вверх дном на испещренной известковыми отметинами сушилке. В сливе раковины забулькало. Словно в ответ, где-то по соседству спустили воду в туалете, и она с шумом хлынула вниз по трубам. Сквозь гулкую ветхость перекрытий стало слышно старческое покашливание. Старики встают первыми, им не спится, к утру кости начинает ломать и выкручивать артрит, – но вскоре проснется и весь дом. Спящий дом в неспящем Городе.

      Пора.

      Ничуть не заботясь тем, чтобы ступать потише, Лора прошла в прихожую. Все комнаты бывшей коммуналки были заперты, и в коридоре дремал комковатый пыльный сумрак. Из-за той двери, что справа, доносился тихий храп Теодоры Михайловны, старушки, у которой Лора снимала комнату, дальнюю по коридору. За третьей дверью отсыпалась после дежурства еще одна жиличка, Катюша, молоденькая медсестра из Склифа. За исключением, пожалуй, нескольких бесед, когда Катюша излила душу, ни с той, ни с другой Астанина почти не общалась. Отчасти потому, что графики их жизни не совпадали, а больше из-за того, что человеческой болтовни Лоре хватало и на работе. Дома она хотела быть предоставлена сама себе. Точнее, спать и ни о чем не думать. Хотя от бессонницы получалось лишь ворочаться.

      Старый щербатый паркет с повизгиванием и треском отозвался на ее шаги. В большом коридоре было пусто и уже пахло ремонтом. Старые обои в бирюзовый ромбик неровными свитками торчали из большого мусорного пакета, прислоненного к стене у кухни. Ободранная стена странно увеличивала пространство и поднимала вверх и без того высоченный лепной потолок. Под вешалкой громоздилась башня