Коль музыка, ты – пища для любви,

      Играйте громче, насыщайте душу!

      И пусть, насытившись, желанье звуков

      От полноты зачахнет и умрет.

      Еще раз тот напев! Он словно замер!

      Он обольстил мой слух, как ветер юга,

      Что, вея над фиалковой грядой,

      Нам в душу веет сладким ароматом.

      Довольно, перестаньте! Нет, уж он

      Не нежит слух, как это было прежде.

      О дух любви, как свеж ты, как ты жив!

      Как океан, ты принимаешь все,

      Но что ни попадет в твою пучину,

      Каким бы ценным ни было оно,

      Всю ценность безвозвратно потеряет.

      Любовь так преисполнена мечтаний,

      Что истинно мечта – одна любовь.

      Хотите ли на травлю, государь?

      Кого травить мне?

      Лань.

      Да, я охочусь

      За благороднейшей моею ланью.

      Когда я в первый раз Оливию увидел,

      Мне показалось, будто самый воздух

      Очищен от губительной заразы

      Ее дыханием – и в то ж мгновенье

      Оленем стал я и, как злые псы[3],

      Меня с тех пор преследуют желанья.

      А, вот и ты! Ну что она сказала?

      Осмелюсь доложить, что я не видел

      Самой графини. Девушка ее

      Ходила к ней и, возвратясь, сказала,

      Что даже небо прежде семи лет

      В лицо ей не заглянет без покрова.

      Она монахиней под покрывалом

      Решилась жить и келию свою,

      Что Божий день, горючими слезами

      Вкруг окроплять – и это все затем,

      Чтоб брата мертвую любовь почтить

      И в памяти печальной сохранить

      Ее надолго живо и свежо.

      Она, в ком сердце создано так нежно,

      Что может чтить столь свято память брата,

      О, как она полюбит, если рой

      Живущих в ней желаний умертвит

      Стрела златая, если воцарится

      На двух возвышенных ее престолах,

      На этих милых, нежных совершенствах,

      На сердце и уме – один властитель!

      Вперед – в любви свободную обитель!

      Сладка мечта любви в тени лесов

      Среди благоухающих цветов!

      Что это за земля, друзья мои?

      Иллирия, прекрасная синьора.

      Но что же мне в Иллирии здесь делать?

      Мой брат в полях Элизиума[4]. бродит!

      Но, может быть, он жив, не утонул?

      Как думаете вы?

      Ведь вы спаслись же!

      О, бедный брат! Но, может быть, и он

      Не утонул, а спасся тоже?

      Да.

      И чтобы вас возможностью утешить,

      Я вот что расскажу: когда корабль

      Разбился о скалу и вы, спасаясь,

      Вот с ними плыли на ладью, я видел,

      Как смелый брат ваш, бодро сохраняя

      Среди опасностей присутствие ума,

      Связал себя с огромнейшею мачтой —

      Его учили смелость и надежда.

      Как на хребте дельфина Арион[5],

      Он твердо сохранял с волнами дружбу,

      Пока я взором мог за ним следить.

      Возьми за эту весть. С моим спасеньем

      В душе моей воскресла и надежда;

      Твои ж слова ее питают. Он,

      Быть может, жив! Ты эту землю знаешь?

      И