Он разделся, покрыв одеждой спинку стула, лёг в кровать, пожелал жене в потолок «спокойной ночи», повернулся к ней спиной, и, усталый, заснул:

      «Будильник звенел долго, было видно, как внутри него стальной язычок бьётся о блестящие стенки разбухших гланд. Наконец на вскрике он захрипел, покачнулся, спрыгнул со стола, покатился по солнечному окну на вишнёвом паркете, воткнулся в узкую дверную щель, звякнул, дверь приоткрылась, и скрылся. Я вскочил. Белое одеяло подлетело кверху, повисло на рожке люстры паранджой. Я отпихнул занавес и прошёл босыми ногами по паркету, прохладному в тени и тёплому в окне. Собрав быстро каменные ступени выскочил на улицу.

      Будильник резал встречную толпу, что расступалась, словно раскрывались кулисы. В конце человеческих шпалер стояла фигура, которая с дрожью, высушивая дыхание, вырастала в моих глазах. Будильник ударился в рытвину в асфальте, звякнул, полетел, блеснув на солнце стальной спиной, и упал в руку Генерального Директора. Не успел! И не сделал домашнее задание! От разрывающегося в крике и дрожи часового механизма взгляд Генерального Директора стал медленно взбираться по моему телу.

      Я продавил телом человеческую стену, что подалась, как дряхлая каменная кладка. Из толпы, обернувшийся мне в след, нырнул в подъезд.

      В подъезде, сидя на холодной ступени лестницы, освещённой электрическим светом, отдышался. Взгляд опустился от двери вниз, я увидел, что совершенно гол. Голый в городе, где меня уже ищут. Дома наверняка засада. Жену вскоре возьмут под контроль. Дочь они не тронут. К Степану!

      Приняв усталый и независимый вид, я вышел на улицу. Толпа ожила и двигалась, не замечая меня. В квадратном дворе затопленном тенью одинокий мужчина с ростом карлика выгуливал на золотой цепочке синюю собаку. Собака была огромная, мужчина только на голову выше; всадником оседлал бы спину. Карлик повернул голову, я узнал Степана, бывшего профессионального баскетболиста, теперь спортивного агента. Он покачал мне несколько раз головой и скосил глаза на подъезд. В груди оборвалось. Я благодарно моргнул и ускорил шаг. Вдруг двери подъездов со стуком о кирпичную стену стали распахиваться одна за другой, словно стреляли, одиночными и очередями. Во двор выбегали солдаты лейб-гвардии гренадерского полка в парадной чёрной форме с золотыми пуговицами в два ряда, расходившихся к плечам, с киверами, подхватив наперевес мосинские винтовки образца 1891 года с четырёхгранными штыками. Я кинулся бежать и сразу почувствовал, как больно ударяются обнажённые ступни о твёрдый асфальт. Выскочив на улицу, обернул на себя взгляды прохожих. Женщины из бухгалтерии, весь отдел продаж, мои клиенты, дочь видели меня голым. Мой шеф смотрел на меня, злорадно улыбаясь.

      «Бежать на стадион, там, среди обнажённых атлетов не буду выделяться». Сквозь толпу я бросился к дороге. Оттолкнул милиционера, который записывал в книжку, перепрыгнул по капоту к водителю, раскрыл дверь и выдернул его за руку на проезжую часть.

      Сверху, как с крыши дома, видна милицейская машина, что мчится по пустому Олимпийскому проспекту, сверкая огнями. Рядом, по тротуарам вдоль проспекта, разрезая цветастую толпу, извиваются две чёрные змеи гренадёр. На повороте машину занесло, под свист шин она пошла боком, я вжал педаль газа, она рванулась вперёд и остановилась у распахнутых ворот стадиона.

      Стало жгуче стыдно, что так много людей видели меня голым.

      По шершавой дорожке стадиона я медленно пошёл в ряду между белыми линиями разметки. Неожиданно, прямо передо мной оказались моя жена и друг Рома. Обнажённые, они стояли боком ко мне. Она наклонилась телом вперёд, упёрлась ладонями в колени. Её плоские длинные груди свисали, потное лицо, с выражением похотливого блаженства было повёрнуто ко мне, волосы клубились растрёпанной причёской. Рома стоял за ней выпрямившись, огромный его орган входил и выходил из её тела. Мы встретились взглядами, он сказал: «Не обращай внимания. Это не должно повлиять на нашу дружбу. Мы же однокашники, друже». Жена громко закричала, он торопливо сказал: «Извини, брат, потом договорим», – и стал толкаться в неё сзади быстрее. Она кричала всё громче, громче, потом замолкла, увидела меня, и перебивая частое дыхание словами сказала: «А ты… так… никогда… не мог».

      «Папа!», – на противоположной стороне футбольного поля мою дочь заталкивали в чёрную машину кавказцы. Между нами мелькали