Но там его и похоронили. Там он и лежал почти двадцать лет и ждал, пока за ним приедут из Парижа. Ждал под безымянной плитой, которую охраняли английские солдаты.

      Я не видел ни похорон, ни могилы. Император умер после того, как меня увезли с острова.

      Сын рассказывал мне: когда подняли безымянную плиту, под нею оказались еще несколько тяжелых плит (две были отлиты из металла). Император покоился в четырех гробах, заключенных друг в друга. Так англичане стерегли его после смерти…

      Наконец открыли последний гроб. В истлевшей одежде, покрытый истлевшим синим плащом с серебряным шитьем (в нем он был при Маренго), император лежал совершенно… живой. Он был таинственно не тронут тлением!

      И Бертран воскликнул:

      – Как он помолодел… юноша!

      – Просто мы стали стариками, – ответил Маршан, – а император все такой же.

      – Нет, – шептал Бертран, – он отчего-то не подвергся тлению. А ведь его не бальзамировали…

      – Он всегда побеждал, – сказал Маршан. – Победил и тление. Фраза слишком патетичная для бывшего камердинера. Я услышал в ней голос императора.

      После чего Маршан вынул бумагу и прочел несложные и странные строки:

      – Император завещал передать вам: он всегда знал, что вернется в свой город, и Париж еще услышит знакомое: «Да здравствует император!»

      Мой сын сказал, что все это было написано… рукой самого императора! И тогда вся компания прокричала над открытым гробом:

      – Да