PhD, QE2 and H2O. Василий П. Аксенов
Читать онлайн книгу.
ветском Свазе (это по-польски) убежденным западником, наш герой выпестовал в себе идеальный, с его точки зрения, образ «атлантического джентльмена», и этот образ теперь он старается не уронить в эмиграции. Итак, договорились: перед нами «атлантический джентльмен».
Десятилетиями среди советских удушений жила у С.Н. Корбута под большущим шарфом, под вельветовым пиджаком и плетеным галстуком, под мягкой шляпой, наконец, мечта пересечь когда-нибудь Атлантику на пассажирском лайнере. Однако пока мечтал, осталась на трансатлантической линии одна только «Королева Елизавета Вторая», да и та совершала теперь эти рейсы скорее в роли плавающего курорта, чем транспортного средства.
И вдруг как-то раз, в начале 90-х годов, то есть уже в пожилые времена своей жизни, Святослав Николаевич получил весьма серьезное приглашение. В тот день он в своей лаборатории молекулярной генетики мудрил, по обыкновению, с бусинками ДНК и одновременно прослушивал по радио «Шестую Патетическую», то есть мирно изливался печалью по поводу судьбы человеческой, как вдруг в перерыве между частями симфонии услышал приглашение на «Куин Элизабет Ту». «Позвоните нам, и вы будете приятно удивлены нашими ценами», – задумчиво сказала пароходная компания «Кунард».
Движимый динамикой этого момента, Святослав Николаевич тут же позвонил. Цены его не просто удивили, но изумили. Путешествие на верхнем деке с питанием в изысканном ресторане и с возвращением в Нью-Йорк на сверхзвуковом «Конкорде» стоило 26500 долларов с физиономии, то есть больше половины годового жалованья профессора Корбута. Путешествие же в утробе «Элизабет» с питанием в хорошем ресторане и с возвращением на обычном самолете стоило 1700, то есть на 24800 долларов меньше. Впечатляющая разница, подумал он и заказал билет.
Шестого июня текущего года, то есть за семь лет до конца второго тысячелетия христианской эры, он погрузился на флагман британского флота. Был сильный ветер, то есть… Злоупотребляя этими «то есть», то есть как бы пытаясь перемешать авторскую речь с джентльменской манерой Святослава Николаевича, мы рискуем скатиться до некоторого литературного вздора, и все-таки мы заканчиваем фразу именно в этом ключе: пусть вздор, но только не потеря стиля! Итак, был сильный ветер, то есть он сорвал с него шляпу.
Святослав Николаевич, выпивший перед посадкой два фужера шампанского, пошутил себе под нос: «Погружаясь на пароход, с него слетела шляпа». Сучья дочь улетела на Манхэттен. Провожавший его друг, математик Усиевич, стоя на пирсе, разевал рот в чем-то утешительном: «Купишь другуу-уу-юю!» Уже в движении, проходя вниз по Гудзону, мимо стеклянной стены Нью-Йорка, Святослав Николаевич увидел, как его шляпа в потоках ветра трепещет, словно вольная птица или, может быть, как летучая мышь. Пусть летит, не останавливать же корабль. Неизвестно почему он становился все пьянее, хотя шампанское должно было давно испариться. Вот таким мне и запомнится Нью-Йорк, думал он. Стеклянные стены, отражающие блеклое солнце, несущаяся демоника туч, черно-белый лайнер с гигантской турецкой феской красной трубы. Так он думал, будто прощался навеки.
Пока он ищет свою каюту, давайте познакомимся поближе. При весьма неопределенной фамилии Святослав Николаевич считался русским. После мучительного развода тому уже лет пятнадцать назад в городе на Неве остался совсем одинок. Одна из его племянниц была чемпионкой мира по спортивной гимнастике. Один из его братьев, столь же знаменитый, сколь и беспутный театральный режиссер, тоже был в эмиграции, в Америке, однако в отдаленной и чуждой ее части, то есть в Калифорнии. В среднеатлантических штатах, где, скитаясь по университетам, Святослав Николаевич основательно обжился, жизнь казалась ему понятной, академической, зимой – твидовой, летом – полотняной, спокойно убывающей в соответствии с расписанием курсов и исследовательских работ. В Калифорнии же, куда он пару раз наведывался вытаскивать брата из очередного алкогольного кризиса, пахло незнакомыми цветами, мужчины его возраста ездили в открытых автомобилях, царило нечто, как ни странно, напоминающее уродливую Россию, некое ощущение неутоленной страсти. Курьезная мысль иногда посещала его в тех краях: а действуют ли там те же самые законы молекулярной генетики, что и в других частях мира?
Об одиноких людях много не расскажешь, пока и этого хватит, если добавить, что наш герой теперь имел постоянную позицию в Университете Пинкертон, жил в трехкомнатной квартире неподалеку от кампуса, водил «Сааб», писал стихи и акварели, имел несколько смешноватый вид «атлантического джентльмена», мечтал когда-нибудь вырастить щенка-корги по имени Джордж Байрон и познакомить его со своей оставшейся в России уже не очень молодой дочерью, у которой не было детей. Ну что еще, ах да: легкоцветная его шевелюра от семестра к семестру становилась прозрачнее, а пигментация кожи несколько сгущалась. Пока достаточно.
На седьмой палубе в трюме он получил ключи. Стюард-филиппинец по имени Раффи внес в каюту его портплед из тех, с которыми, вообще-то говоря, путешествуют несколькими палубами выше. Хороший дорожный уют царил даже и в этом, самом дешевом кубике «Элизабет». Он был все-таки не меньше железнодорожного купе и даже имел туалетный подкубик с душевым подподкубиком. Окно отсутствовало, но зато присутствовал телевизор, который не