О! дар небес благословенный,

      Источник всех великих дел,

      О вольность, вольность, дар бесценный,

      Позволь, чтоб раб тебя воспел.

      Исполни сердце твоим жаром,

      В нем сильных мышц твоих ударом

      Во свет рабства тьму претвори,

      Да Брут и Телль еще проснутся,

      Седяй во власти да смятутся

      От гласа твоего цари.

      Я в свет исшел, и ты со мною;

      На мышцах нет твоих заклеп;

      Свободною могу рукою

      Прияти данный в пищу хлеб.

      Стопы несу, где мне приятно;

      Тому внимаю, что понятно;

      Вещаю то, что мыслю я;

      Любить могу и быть любимым;

      Творю добро, могу быть чтимым;

      Закон мой – воля есть моя.

      Но что ж претит моей свободе?

      Желаньям зрю везде предел;

      Возникла обща власть в народе,

      Соборный всех властей удел.

      Ей общество во всем послушно,

      Повсюду с ней единодушно;

      Для пользы общей нет препон;

      Во власти всех своей зрю долю,

      Свою творю, творя всех волю, —

      Вот что есть в обществе закон.

      В средине злачныя долины,

      Среди тягченных жатвой нив,

      Где нежны процветают крины,

      Средь мирных под сеньми олив,

      Паросска мармора белее,

      Яснейша дня лучей светлее,

      Стоит прозрачный всюду храм;

      Там жертва лжива не курится,

      Там надпись пламенная зрится:

      «Конец невинности бедам».

      Оливной ветвию венчанно,

      На твердом камени седяй,

      Безжалостно и хладнонравно,

      Глухое божество судяй.

      Белее снега во хламиде,

      И в неизменном всегда виде,

      Зерцало, меч, весы пред ним.

      Тут истина стрежет десную,

      Тут правосудие ошую, —

      Се храм Закона ясно зрим.

      Возводит строгие зеницы,

      Льет радость, трепет вкруг себя,

      Равно на все взирает лицы,

      Ни ненавидя, ни любя.

      Он лести чужд, лицеприятства,

      Породы, знатности, богатства,

      Гнушаясь жертвенныя тли;

      Родства не знает, ни приязни;

      Равно делит и мзду и казни;

      Он образ божий на земли.

      И се чудовище ужасно,

      Как гидра, сто имея глав,

      Умильно и в слезах всечасно,

      Но полны челюсти отрав,

      Земные власти попирает,

      Главою неба досязает,

      Его отчизна там, – гласит;

      Призра́ки, тьму повсюду сеет,

      Обманывать и льстить умеет

      И слепо верить всем велит.

      Покрывши разум темнотою

      И всюду вея ползкий яд,

      Троякою обнес стеною

      Чувствительность природы чад,

      Повлек в ярмо порабощенья,

      Облек их в бро́ню заблужденья,

      Бояться истины велел.

      «Закон се божий», – царь вещает;

      «Обман святый, – мудрец взывает, —

      Народ давить что ты обрел».

      Сей был, и есть, и будет вечный

      Источник лют рабства оков:

      От зол всех жизни скоротечной

      Пребудет смерть един покров.

      Всесильный боже, благ податель,

      Естественных ты благ создатель,

      Закон свой в сердце основал;

      Возможно ль, ты чтоб изменился,

      Чтоб ты, бог сил, столь уподлился,

      Чужим чтоб гласом нам вещал?

      Воззрим мы в области обширны,

      Где тусклый трон стоит рабства.

      Градские власти там все мирны,

      В царе зря образ божества.

      Власть царска веру охраняет,

      Власть царску вера утверждает;

      Союзно общество гнетут:

      Одна сковать рассудок