© Л. Рубинштейн, 2024

      © Д. Черногаев, обложка, макет, 2024

      © ООО “Новое литературное обозрение”, 2024

      Они волновали мой нежный ум и раньше. Я и раньше, спотыкаясь о них во время разных своих пробежек по зарослям и буеракам новостных лент, радовался, изумлялся, восхищенно вскрикивал, радостно срывал их, как разноцветные полевые цветочки с солнечной лужайки, бережно клал в карман, чтобы в один из ближайших вечеров поделиться их экзотической прелестью со взыскательными и тонко чувствующими скрытую красоту друзьями и близкими.

      И только в последнее время я стал задумываться об особенностях их поэтики, прагматики и, если угодно, метафизики.

      Речь, как уже, наверное, понятно, идет о новостных заголовках.

      С некоторых пор я стал увлеченно собирать коллекцию этих маленьких шедевров.

      Попадаются и в самом деле шедевры.

      Помните зацитированное до полустертости четверостишие Бориса Пастернака про “когда строку диктует чувство…” и так далее? То самое четверостишие, которое однажды какой-то весельчак не слишком почтительно переделал, таким, кстати, образом существенно его освежив:

      “Когда строку диктует чувство,

      Оно на сцену шлет меня.

      И тут кончается искусство,

      И начинается…”

      Ну, в общем, всякая начинается ерунда.

      А в этих невероятных, всегда непредсказуемых образцах высокого косноязычия и вдохновенного идиотизма, – скажу без преувеличения, – кончаются и почва, и судьба, а начинается как раз оно самое, искусство. Даром что его вдохновенные и при этом анонимные творцы пребывают на этот счет в блаженном неведении.

      Многие из этих заголовков чудесны сами по себе без всякого вульгарного контекста.

      Не задумываться хотя бы изредка над особенностями этой уникальной поэтики невозможно.

      Самым там примечательным и, можно сказать, захватывающим является не само содержание. Оно, конечно, бывает забавным и неожиданным, но куда интереснее причудливейший синтаксис многих из них и изощреннейший, совершенно непредсказуемый порядок слов в предложениях. Про выбор слов я уж не говорю.

      И все время думаешь о том, что же это напоминает. А без этого никак. Ведь любой новый жанр так или иначе имеет своих предков, имеет свои прототипы, которым он либо покорно следует, либо творчески и дерзновенно их отвергает.

      На что это похоже?

      Иногда предельный герметизм таких фраз, как “Российский теннисист обматерил маму во время матча”, или “Способного кусать людей окуня обнаружили в Балтийском море”, или “Стюардесса назвала способ обезопасить себя в отеле с помощью мочалки”, отсылает к текстам шпионских шифровок.

      Иногда это очень напоминает автоматические переводы на русский с каких-нибудь не очень близких языков вроде китайского. Ну, например: “Дачникам рассказали о неожиданном способе избавиться от одуванчиков” или “Путин и Лукашенко пошутили о зарплате на совместной встрече”.

      Понятно, что прагматика этих волшебных конструкций устремлена на то, чтобы стимулировать читательское любопытство, чтобы прочитавший о том, что “Прогулка борова в шлейке по улице Подмосковья развеселила россиян”, немедленно углубился в столь задорно озаглавленный текст с целью узнать подробности такого искрометного события. Не знаю, кто как, но мне как раз не хочется узнавать подробности, которые, я уверен, окажутся существенно более скучными и бескрылыми, чем лексика, синтаксис, интонация этого маленького поэтического шедевра.

      К таким словесным конструкциям, как, например, “Врач предупредил об опасности искривления полового члена”, можно отнестись двояко. Для кого-то заведомая и, судя по всему, осознанная темнота смысла служит серьезной мотивацией для того, чтобы раскрыть и прочитать целиком весь текст столь причудливо анонсированной новости. Для кого-то – как для меня, например, – ровно наоборот. Для меня расшифровка самодостаточного сакрального по сути художественного образа непременно обернется его досадной вульгаризацией и профанацией.

      Вот так, помню, в детстве мне ужасно нравилось своей таинственной мрачноватой элегантностью непонятное до поры до времени слово “блюминг”. Но вскоре, увы, я узнал его скучное промышленно-техническое значение, и роскошное это слово поблекло, размылось и, практически не прощаясь, по-английски удалилось из моей оперативной памяти.

      Так в жизни всегда и бывает. Как только развеивается тайна, как только сквозь розоватый утренний туман наше зрение начинает различать очертания деревенского сортира или неопрятную груду битых кирпичей, мы начинаем невольно