Утром, в третий час от восхода, Амза, семнадцатилетний рыбак из рода Кагуа, едва не упал, перескакивая через забор, отделявший пляжную гальку от дороги. Рассмеявшись, он заторопился дальше, к дому.

      – Брат, брат! – крикнул Амза, вбежав в калитку.

      – Что случилось? – Даут обеспокоенно поднялся со стула.

      Валера, отец братьев, ровнявший изгородь за кукурузным амбаром, замер и прислушался.

      – Там, на берегу! Дельфин! – сквозь частое дыхание произнес Амза и улыбнулся.

      – И чего? – удивился Даут. Качнул головой, возвратился на стул.

      Валера продолжил ровнять изгородь.

      – То есть как «чего»?! – воскликнул Амза. – Что с ним делать-то? Ты пойми, он на берегу! На камнях! Ведь помрет там. Даут!

      – Почему ты не закрыл калитку? – обратилась к младшему сыну Хибла.

      Она была в апацхе[1], кипятила молоко для мацони[2]. Выглянув за угол, заметила небрежность юноши. Тот, вздохнув, вернулся к калитке, запер ее.

      – Баська, не сейчас! – махнул он подбежавшему псу.

      Пес, однако, не уходил. Сел возле ног Амзы, поднял голову. Упрямо смотрел на хозяина и при этом быстро перебрасывал хвост.

      – Зачем он вообще вылез из моря? – спросил Даут.

      – Мне откуда знать?.. Ну!

      – Только не задерживайся, – крикнула Хибла. – Не забывай, тебе еще ачалт[3] чинить.

      – Помню, ан. Мы быстро, – улыбнулся Даут. – Пошли!

      – Побежали! – крикнул Амза и, не дожидаясь возражений брата, бросился к дороге.

      День начинался чудный. Ветер облегчал нарождающуюся жару. Весной наконец испарилась гнетущая влажность. Старики, перетерпевшие губительный март, радостно наблюдали за тем, как оживает их край. Светло-розовыми бутонами расцвела алыча, ее тонкие колючие ветви неспешно колебались в теплом воздухе. Свежими цветочками белела мушмула. Из зимнего забвения возвращались запахи и звуки.

      Амза первый подбежал к продолговатому телу дельфина-афалины. Тот лежал на берегу и в неподвижности казался мертвым. Юноша опустился на колени. Прежде он не видел дельфинов в такой близости.

      – Так он мертв? – спросил Даут.

      – Нет. Приглядись. Видно, что дышит.

      – Он тут, наверное, всю ночь пролежал.

      Братья сидели возле афалины. Они пока что не решались толкать его к воде. С интересом смотрели, потом позволили себе осторожные поглаживания. В движениях, однако, старались не шуметь – опасались, что зверь окажется спящим, а пробудившись, укусит.

      Его кожа была сухой, упругой. Спина – серая, пузо – светлое, с розовыми пятнами. От головы к потрепанному спинному плавнику вела размытая белая полоса. Кроме того, к д|ыхалу[4] от носа тянулись две тонкие линии.

      – Он этим дышит? – спросил Даут.

      – Наверное, – Амза пожал плечами.

      Рядом с боковыми плавниками дельфина братья заметили короткие,