Точка возврата

      3 января 1991 года

      Иллюминаторов нет – из самолета не выглянуть. Ни тебе голубого неба, ни белых облаков, похожих на мерзлую землю, куда мы скоро должны сесть. На военном самолете «Геркулес» модели RNZAF LC-130 ни ковра, ни подушек, ни шумоизоляции. Мы, съемочная группа из шести человек, сидели напротив ряда ученых и военных. Кресла – не что иное, как сплетенные в паутину ремни, которые удерживали наши задницы над болтами. Желудок то и дело скручивало, приходилось бежать в хвост самолета, к специальному ведру. И не только мне. Каждый раз, когда одного из парней рвало, происходило нечто вроде цепной реакции. «Зато не пешком», – проорал своему соседу военный. «Не сильно лучше», – ответил тот.

      Внезапно мы вошли в зону турбулентности, и пилот как нельзя кстати объявил, что мы достигли точки возврата. Бертран слева от меня прокричал, что теперь, даже если разыграется буря, либо нам придется приземлиться, либо мы разобьемся в Антарктике, потому что не хватит топлива вернуться. С мальчишеским восторгом он добавил, что, если садиться в Мак-Мердо будет слишком опасно, мы вынуждены будем лететь на Южный полюс и искать полосу для самолетов с лыжными шасси там ну или приземляться на свой страх и риск посреди белой тьмы[1]. Бертран внешне гораздо больше походил на помощника Санты, нежели на талантливого режиссера, каким я его знал, и все из-за рыжих волос, выбивающихся из-под фирменной кепки закусочных BeaverTails, бороды, которую не мешало бы немного усмирить, и носа, красного от холода и выпивки. Раскатистый смех по прихоти природы больше походил на рычание, а кустистые брови только усиливали сходство.

      Несмотря на шум турбовинтовых двигателей, кое-кто из парней клевал носом. Я спать не мог. Слишком много «а вдруг». А вдруг со мной что-нибудь случится, прежде чем я расскажу обо всем? Мне вспомнился трагический рейс 901 – один из туристических полетов, которые обычно начинались и заканчивались в Новой Зеландии, в один день, без посадки в Антарктике. Их называли «полеты в никуда».

      Мы приземлились на ледяную взлетно-посадочную полосу. Выйдя на площадку, я увидел бескрайнюю, нетронутую белизну. От восторга перехватило дыхание. Так, наверное, чувствует первый вдох новорожденный: воздух опалил легкие – и тут же ощутимый шлепок по спине выбил из меня возглас удивления. Так я и думал – Бертран. Мне стоило огромных усилий сохранить невозмутимое выражение лица: он надел мохнатую енотовую шапку, сбоку свисал полосатый хвост. Не спрашивайте, как эта мертвая пыльная штука прошла таможню в Новой Зеландии, хоть даже и просто транзит. Недочучело вдобавок к буйной бороде и лохматым бровям – я будто столкнулся лицом к лицу со снежным человеком.

      – Не трясись, Итан. Тут нет ни белых медведей, ни волков, ни ЛОСЕЙ, – поддразнил он меня.

      Про лосей – наша с ним старая шутка.

      – Да-да. – Я не удержался и дернул за енотовый хвост. – Выглядишь как недостающее звено, с этакой штукой на голове!

      – Оставь мою шапку в покое. – Он хлопнул меня по руке.

      Вскоре подошли остальные, и Бертран выдал зажигательную речь «ради чего мы все здесь собрались».

      – Опасайтесь снежных мостов. Не доверяйте гладкой поверхности, она может быть в палец толщиной. А внизу, – он присвистнул, – пропасть в сотню футов. Так что, если я говорю «замри», вы замираете как столб!

      – Мы уже как ледяные столбы, – пошутил я, хотя суровым квебекцам вокруг меня, кажется, все было нипочем.

      Бертран продолжил:

      – Мы не уедем, пока не воплотим сценарий Итана. – Он положил руку мне на плечо. – Пока не проникнемся духом этого места. Когда мы закончим, я бы хотел посвятить документальный фильм Орели – моей жене, которая терпит меня и всю эту киношную кутерьму вот уже тридцать четыре года. Так что не натворите глупостей, чтобы мне не пришлось