В замке Игмор странные тени, древние тени. Их не видно днем, при солнечном свете, но едва зажжешь огонь после заката – древние тени отделяются от стен, словно змеи, подползают к ногам… цепляются за одежду, карабкаются выше и выше… Стоит сделать шаг от свечи в темноту – и тени начинают плясать по стенам, изгибаться, играть, корчиться… В их странном танце трудно узнать твои движения – но без тебя они не пошевелятся. Ты нужен теням Игмора, они ждут тебя, они подстерегают тебя… Или не тебя.

      Ceterum censeo praefationem non esse scribendam…[1]

      Часть I. Отфрид

      Эта часть довольно длинная и довольно скучная – как детство и отрочество, проведенные в захолустье…

      Рассказывают, когда явились в старину римляне, на холме было устроено языческое капище, друиды собирались ночами поклониться дубу, омеле и некоему демону, которого почитали божеством здешнего края. Люди в те времена боялись друидов, служили им, опасались прогневать суровых жрецов жестокого демона. Даже вожди подчинялись обитателям Игморского холма. Иначе судили римляне – в pax romana[2] имели право на существование различные культы, но повелитель был лишь один. Однако, даже разбив и изгнав местных князьков, солдаты империи долго не могли захватить Игморский холм. Неоднократно пришельцы осаждали капище, пытались взять то штурмом, то измором, но язычники во главе с верховным друидом, Носящим Лик Демона, отражали все приступы завоевателей, овладевших уже равниной – насколько хватало взгляда… Наконец римлянам удалось ворваться на Игморский холм, но торжество их было не полным – Носящий Лик Демона ускользнул, несмотря на то что захватчики обложили холм и стерегли подступы. Согласно преданиям, жрецу помог демон, которому поклонялись язычники.

      Друидское логово разрушили и сожгли, на холме выстроили храм… однако простоял он недолго. Минуло едва ли пять лет, и римское святилище в свою очередь было разорено язычниками – и будто бы привел их все тот же Носящий… Впрочем, прежней власти друиды так и не возвратили.

      То была эпоха героев, демонов, заколдованных мечей. На руинах храма и был позже возведен замок Игмор, а от баснословных времен не осталось ничего, кроме легенд да нескольких стен, сложенных римлянами столь прочно, что пережили века.

      Романизированных кельтов покорили новые завоеватели, явившиеся с востока. Холм, господствующий над окружающими землями, недолго пустовал – слишком уж привлекательными показались новым хозяевам крутые обрывистые склоны. На древнем фундаменте возвели жилое строение, нарастили старые стены свежей кладкой. Так возник замок Игмор… С тех пор холмом владела одна и та же семья, а укрепление росло и росло. Пологий склон с единственной удобной дорогой перерезал ров, вершину увенчали стены с башенками и барбаканами… Кстати, когда новые владыки Игмора рыли погреба, обнаружилось немало занятных вещичек, напоминающих о древних преданиях.

      Ubi sunt, qui ante nos in mundo fuere?..[3] Но прежние легенды постепенно были забыты, вытеснены новыми историями, благо господа Игмора весьма скоро прославились воинственным неуживчивым норовом. По собственному произволу они распоряжались в округе, не подчиняясь королевским наместникам, никто не смел прекословить этим грозным сеньорам, никто не мог противостоять им в бою… но могущество Игморов пошло прахом, когда в один день сгинули и повелитель замка на холме, и его единственный сын. При новых владельцах, потомках младшей ветви Игморов, замок обветшал, штукатурка в главном зале осыпалась, обнажив римскую мозаику, стены рва обвалились, кровля паласа прохудилась… Однако сами бароны не забывали истории рода. То один, то другой Игмор пытался вернуть прежние деньки и покорить земли, что видны с башен старинного замка, – без особого успеха.

      Положение изменилось, когда бароном стал Фэдмар – сеньор воинственный, решительный, вспыльчивый и весьма предприимчивый. Он заставил соседей припомнить легенды о свирепых непобедимых Игморах… Рано овдовев (на этот счет также имелось родовое предание – дескать, баронессы Игмор никогда не бывают вдовами, они всегда умирают прежде супругов), Фэдмар Рыжий полностью отдался единственной страсти – разбою, который именовал «поддержанием фамильного престижа». При этом воинственном сеньоре Игмор снова стал знаменит, дружина увеличилась, старые укрепления были полностью восстановлены. Впрочем, барон выказывал совершенное равнодушие к роскоши и комфорту, он даже не озаботился заново покрыть штукатуркой стены зала, где проводил большую часть жизни, пируя с солдатами после очередного набега либо готовясь к новому дерзкому предприятию… Возможно, ему даже нравились изображенные на римской мозаике полуобнаженные мужчины и женщины, отправляющие некий варварский обряд…

      Эта мозаика стала первым воспоминанием баронета Отфрида Игмора.

      Когда Отфрид лишился матери, ему было четыре года. Единственное событие, касающееся этой женщины, сохранилось в памяти баронета – он, совсем маленький, держит баронессу за большую теплую руку и разглядывает мозаику, на которой сплетаются в странных позах полуобнаженные тела. Мальчик спрашивает:

      – Что