Купаясь в своей, всесторонне расцветающей любви к Марте, Баксков перестал отвечать на частые международные звонки наркома внутренних дел. В ближайшее время он – никак не собирался возвращаться в стимп-СССР. На фоне своих всепоглощающих – разной степени сладости – любовных переживаний, Николая было не испугать даже незавидной участью Бронштейна, или главкома украинских националистов. …Колька-баянист со Стаханова уже разносил по Арбату своими нехитрыми куплетами, добравшиеся до советской столицы слухи об амурных похождениях в Праге ведущего стимп-советского певщика:

       "Баксков в Чехии стал жабом.

       Жабом прыгает по бабам.

       Выпья, с жажды, пива кварту,

       с Насти – прыгнул он на Марту…

       Хоть наломано им дров,

       Не щемит его Ежов.

       Колин облик – аморален!

       Так, куда же смотрит Сталин…

       И куда же, в жизни светской,

       смотрит наша власть, советска…» …Знали бы арбатские зеваки – до какой пребольшой задницы были нынче влюбленному Бакскову все кольки, со своими куплетами, и все сталины, с их ежовыми…

       По неожиданно счастливой случайности, майору Путену удалось сблизиться с Баксковым и уже самовольно, без согласования с начальством, решиться начать – слегка-слегка, совсем неосязаемо для всех и для самого певщика – начать осуществлять его вербовку в стимп-совразведку. Несмотря на то, что сопран, в ресторане, где они встретились, был в темных очках, Путен его узнал сразу. Узнал – по светловолосой голове и наручным часам за 500 000 дойч-евро, таких же, как и у усатого пресс-секретаря Кормчего. Майор, естественно, – подошел, извинившись, вежливо поздоровался… и, испросив позволения сопрана представиться, – назвался туристом из Германии, обожающим оперетту. В конце-концов, рассыпаясь в восторженных комплиментах своему визави, майор вежливо попросил у того автограф. …Баксков был совсем непротив, чтобы допить свой бокал с шампанским в компании вежливого туриста-Макса из Германии.

       Так, мало-помалу, сидя за ресторанным столом, они, как стремился к тому майор разведки, непринужденно разговорились. Поначалу, как водится, о погоде, …а потом – о взметнувшемся, в связи с присоединением немцами Судет, росте цен на шампанское и гражданские дирижабли. По окончании этого – второго сопранового завтрака с шампанским, майор, стараясь выглядеть непринужденным и раскованным – Максом-«рубахой-парнем», притворившись для пользы дела вербовки, опьяненным, как мог, но в итоге – фальшиво и хрипло,– рискнул негромко напеть почти в самое ухо собеседника:

       «…Тут же вынь сухим,

       если сунул в чай

       ты его нечаянно.

       Лучше промолчать,

       за разливы слов

       платиться отчаянно…».

       Баксков не подхватил за подвыпившим туристом и, без удовольствия прослушав свой собственный текст, который почти уже успел забыть – поморщился. Вызвавшись, «из уважения к таланту», оплатить заказ известного исполнителя, майор щедро бросил на стол несколько, разумеется, подотчетных дойчмарок с изображением шахтера… Баксков, увидев купюры, отчего-то поморщился еще больше и отвернул голову в сторону… «Большой талант презирает деньги» – отметил майор. Баксков понял, что от взора Макса Бользена не укрылась его аллергическая реакция к изображению на купюрах. Он пояснил, что ему якобы не нравится изображение на деньгах простых тружеников, а не лиц государственных, наподобие Адольфа, Бисмарка