Вот – женщина, гуляющая в парке.

      Вдруг замерла у озера. Рукой – взбивает

      белопенную волну, любуясь

      одинокою кувшинкой, и искрами

      от солнца – на воде.

      Всегда одна. В счастливом ожиданье.

      Опять одна. Зелеными глазами,

      умчится вдаль, где жду ее одну.

      На том же берегу, на том же самом месте.

      Где в первый раз поклялся как невесте.

      Где девочкой-загадкою была, рвала

      цветы, гадала и ждала.

      На солнечной земле Эллады,

      кружатся древние как сон,

      кумбаньи – звучные рулады

      с волной морскою в унисон.

      В горах, долинах и заливах,

      мифологический туман

      и зной протяжно – молчаливый

      рождают зрительный обман.

      А в ночь, на берег полудикий,

      ступлю смятенною мечтой,

      где тень озябшей Анжелики

      дрожит звездою золотой.

      Не отворится дверь балкона,

      впустившая тебя – в века. Незримой тенью,

      невесомо, не задрожит твоя рука,

      откинув вытканную штору. Глазами

      отыскав внизу – враждебный мир

      слепых раздоров, их бесконечную грозу,

      и неоконченную юность,

      незавершенную любовь…

      Но я пришел, и ты – вернулась.

      И время замирает вновь.

      Здесь каждый камень молчаливый

      хранит горячий шепот твой,

      шаг осторожно – торопливый

      по гулкой сонной мостовой,

      когда спешила вдоль ограды,

      под сенью черного плюща,

      лозы касаясь виноградной

      волною мягкого плаща.

      Прости ее грехи,

      она – слаба…

      и только лишь поэтому – права,

      что красотою несчастливою своей,

      ей не спасти ни мира, ни свечей

      сгорающих пред ярким

      алтарем. «Прости! О! Боже!

      Дай забыть о нем!

      Припухлость губ – безмолвие

      ночей, наполненных мучительным

      огнем, неприхотливость монастырских

      дней под отблеском синеющих окон.

      Где – утром, просветлевшая душа,

      сквозь холод арок каменных

      как вечность, где пыль веков струится

      не спеша – уносит над крестами в бесконечность.

      Да постой же! Куда ты?

      Да что-же случилось?

      Ах, как ты хороша!

      Невпопад получилось.

      Не расслышала то, что тебе говорил.

      Извини!

      Это так я себя торопил,

      торопился признаться,

      что в эти глаза – не могу насмотреться.

      Но так же нельзя!

      Дай мне руку, постой!

      Ах, какое дыханье!

      И рука горяча – вот

      мое наказанье – и коснувшись губами

      улыбки в слезах, слушал стук ее сердца

      в объятиях сжав.

      Безумно сладко быть с тобою,

      в волшебном таинстве любви.

      И в дни осенней непогоды,

      как губы горячи твои.

      Как будто не было ни снега,

      ни ветреных весенних дней,

      ни солнца летнего разбега,

      ни черных гроз, грибных дождей.

      Ни ледяных пустых перронов,

      автовокзалов и дорог,

      в ночи грохочущих вагонов,

      в составе скорых поездов.

      Нежданных встреч, обид,

      волнений, ни телефонного звонка,

      ни горьких слез, пустых сомнений,

      внезапной боли у виска.

      Ни осторожности признаний,

      листов измятых на столе,

      ни терпеливых ожиданий,

      ни холода в рассветной мгле.

      Ни звезд бледнеющих зарею,

      речных разливов, островов…

      Я забываю все с тобою,

      губами губ, коснувшись