В алмазной крошке росы…. Иоланта Ариковна Сержантова
Читать онлайн книгу.
того, что наверное для нас, и подвластно, и по чину с разумением – благодарность с огнём радости, что должны хранить, оберегая в себе от ветров невзгод и страданий, в тщете справится с коими рвётся сердце, а душа… В обширной авоське закидного её невода – всё нажитое и пережитое тож. И с каждым шагом по берегу жизни, всё меньше ненужного там, всего меньше, как меньше её самой.
Сверчком щекочет небо тишина, а по наковальне рассвета, слышно едва, со звоном стучит ночь.
Скрипя рессорами, её коляска двигается неспешно к утру, так и мы едем по жизни, развалясь, привыкая к мельканию дней, словно бы к виду за окошком. С запоздалым, безучастным сожалением рассматриваем пеших, сгибающихся под тяжестью поклажи, большая часть из которой предназначалась нам.
Так не надо ни с чего грёз и чаяний напрасных, – всем достанет всего, настигнет в известный час. Дайте только срок…
Исчерпав себя, умолк соловей. Не насовсем, не навсегда. Сперва он дождётся появления солнца, и предоставив ему, освободившемуся от тесноты горизонта, выказать всё, что должно, запоёт уже вновь. Ибо – какое утро без оклика соловья? Какая без вышитой его песней ночь…
И это навсегда…
Будучи ребёнком, я присматривался к родителям, и попеременно не любил: то мать, то отца. Они определённо казались мне недостойны друг друга. Но в разное время, я предпочитал одного другому, отчего мнение моё менялось, сообразно настроению, моменту и возрасту.
С годами сие глупое, напрасное занятие слетело с меня, как чешуя со ствола сосны. Свершившийся случай долгого их супружества и очевидное довольство от того, что имеются друг у друга столь безотрывно, сколь и конечно, примирили меня с их выбором, а уход отца и вовсе поставил точку.
Погрязнув в горе, я не помнил себя, лишь несколько утешили воспоминания о том, как металось сердце промеж родными. Не сразу, но я постиг, наконец, разницу в отношении родычей и близких, уразумел прелесть превращения близких в родных и стал свидетелем происходящего часто отчуждения друг от друга кровных родственников, вследствие невежества, коим страдают многие, вне гражданского состояния, сословия или происхождения.
Даже несмотря на смущавшие меня несколько взаимоотношения родителей, столь отличные от принятых вообще, я имел случай удостовериться в том, что даже с уходом из жизни одного из них, они вполне не завершены. Из-за чего я вновь остался недоволен исходом дела. Нет, я не то, чтобы был огорчён бытностью матери, – ни Боже мой!– но истончённый страданием, я стал лучше понимать её, ибо мне, так же, как ей, очень не хватало отца.
Оказалось, что они мне нужны оба, в любой ипостаси, в том самом неприятии и в соперничестве, что царило в душе. Воздевая лицо к небесам, дабы вернуть слёзы туда, откуда они проистекали бесконечным, беззвучным ручьём, я наблюдал облака. По-прежнему безмятежные, нетронутые, совершенные в своих очертаниях, живые… они громоздились, не будучи помехой никому.
…Тени облаков расползались кляксами по земле, придавая всему серый, унылый, даже несколько мрачный вид. Невзирая на собственною, присущую им чистоту, облака заслоняли солнце, отчего под их сенью гнездились сумрак и приятная в зной прохлада. В другой час от того делалось и тоскливо, и зябко, и зыбко до дрожи. Посему желалось выйти поскорее на свет, зажмуриться навстречу солнцу, и шагнуть после почти сослепу в траву, едва не наступив на ужа.
…Закрывая солнце, парят комья белых туч, похожие разом на всё: на сбежавший из кубышки вслед за ветром хлопок, на букет спелых одуванчиков, на весёлую, для одной только науки воскресную стирку обрубленного накануне, чистого платка. Бывало, во время той пустошной возни из непотухшего ещё девичьего озорства, возьмёт мать, да и мазнёт мыльной пеной по носу, да расхохочется, сияя голубыми глазами, а уходя выплеснуть из таза воду, запоёт чисто, сделавшись чудной, задорной, более красивой, не такой, как привык, тогда и поймёшь, в ту саму минуту, за что выбрал её в жёны отец.
Только случится… случается это слишком поздно. Почти напрасно. И это навсегда.
И некуда больше…
Кончик ветки сосны, молодые её побеги, сплелись на манер купола, венчающего рождественское дерево. Нежный их оборот чудится наплывом стекла, причудливым орнаментом или пальцами материнской ладони, что обхватила нежно лицо сына, прикрыв ему глаза, и с весёлым шёпотом : «Покуда не гляди!» ведёт, хохочущего от предвкушения и счастья, открывать подарки.
Вообще же, нет ничего более похожего на предчувствие восторга и чудес зимних праздников, нежели весеннее цветение сосен. Они будто напоминают о схожести, повторяемости всего на свете, но сколь ни было б вокруг вычурности с разнообразием, нет-нет, да и отыщется некогда то, что «уже сто раз было».
И несть в том неправды, напраслины или разочарования, но некое сродство, близость, приятная теснота, что, оберегая незыблемость одного, даёт почувствовать тепло плеча, аромат дыхания, силу взгляда, – пускай и не родное, но понятное, схожее с твоим собственным. Тут уж не миновать и сердечности, вне которой мы безнадежно одиноки в этом мире, куда, как водится, впускают