…и я подскочил на постели весь в холодном поту. Хапал воздух пересохшим ртом, как обезвоженная рыба на горячем песке, и вместо сердца в груди дико билась чистая паника.

      Понадобилось несколько минут и сонный Маришкин вздох, чтобы осознать, что это снова кошмар – я видел его почти каждый день с тех пор, как получил смс от Тарасова.

      «Красивая девочка. Молоденькая, нежная, горячая, влюбленная… Живая… Игра еще не окончена, Гром. Продолжение следует…»

      Лег снова, укрыл мою девочку одеялом – конец августа выдался дождливым и неуютно холодным, а у нее и без того всегда прохладные ступни. Раньше она грела их в шерстяных носках, теперь засовывала мне между ног.

      Любимая моя.

      Едва коснулся ее щеки губами и осторожно встал, чтобы не разбудить. Вышел в гостиную, закурил, чувствуя, как до рези в легких нужна доза никотина. Накинул на голое тело махровый халат и вышел босой на балкон.

      Сегодня дождя не было, но густой туман скрывал двор. Я стоял и разглядывал воздух прямо перед собой – видел водяную пыль и наблюдал за хаосом в ее движении. Такой же царил в моей голове.

      Я с ног сбился искать Тарасова. Он затих, ни звука от него, ни шороха. Кроме того послания, заставившего меня круто изменить свои планы.

      В тот вечер я вез в карете Маришку в ресторан, где ждали ее родители и мой отец, чтобы сделать ей предложение. Я и сделал, но после этого не вернул девочку домой к маме и папе, а увез к себе – не мог доверить ее никому. Боялся за нее безумно.

      Почему я не многорукий многочлен? Опутал бы Маришку всем собой и любил, любил, любил без устали. Хотелось трогать ее сразу везде, целовать сразу всю. Какое-то всеобъемлющее наваждение – желание укутать ее в свою любовь и не выпускать из рук ни на мгновение. Каждый раз отрывался от нее с трудом, каждый день отпускал ее на работу в универ, как будто срывал пластырь с раны, и нервоточил, пока снова не получал ее в свои лапы. Мне нужно было каждую минуту знать, где она и что с ней все хорошо. Смотрел на движения маячка, установленного в ее телефоне, едва держал себя в руках, чтобы не срываться к ней, не мог не звонить, чтобы узнать, что это она куда-то пошла, а не ее кто-то у меня забрал.

      Я просто чертов клинический идиот, но ничего не мог сделать с этим. Без нее воздух – стекловата. Люблю ее без ума и памяти.

      Нежные руки обвили мой торс:

      – Виталь, опять кошмары?

      Развернулся к ней, выплюнув сигарету, обхватил за талию:

      – Зачем босиком вышла? Не хватало еще, чтобы простыла, – хотя тогда бы она сидела дома, и мне было бы спокойнее. – Вставай мне на ноги, – нахмурился и понял, что, кроме длинной футболки, на ней ничего не было. – Еще и голожопая, – ворчал, как дед Карелий, растягивая узел на поясе своего халата и запахивая в него нас обоих.

      – Ты такой бука, – проворковала расслабленно, заглядывая мне в глаза.

      А у меня от ее тепла член поднялся. Маришка смущенно заулыбалась и потерлась о него, моя шалунья. Её щеки заполыхали, как будто не живем мы вместе уже несколько месяцев и не занимаемся любовью везде, где приспичит, и так часто, как хочется. Целовал обе алые щечки, любуясь своей красоткой, сполз поцелуями к ее губам и не смог от них оторваться. Маришка вся прильнула ко мне, вытянулась всем телом, задрав ножку, скользнув коленкой по моему бедру.

      Я подхватил ее под попу и опустил на член, поймал ртом первый всхлип удовольствия. Моя девочка подняла вторую ножку, сжала меня коленками и сама задвигала попкой, а я помогал ей, пытаясь держать еще и халат, чтобы моросявый воздух не заморозил мою ненасытную невесту.

      – Солнышко мое… – прошептал ей и ничуть не соврал – даже яснее вокруг стало, когда она выглянула из квартиры. – Люблю тебя…

      Не уставал ей признаваться в этом, нравилось, как начинали блестеть ее глаза, как она закусывала губу, пытаясь скрыть счастливую улыбку, как бросалась мне на шею и принималась целовать. И каждое такое признание всегда заканчивалось жарким сексом… если позволяло место и время.

      Я и не знал, что могу быть влюблен вот так паталогически. Но не хотел, чтобы это чувство стало слабее.