«…сто двадцать семь, сто двадцать восемь, сто двадцать девять, сто тридцать… Прости, больше не могу. Дай мне передохнуть… как дал вчера, а может, два дня назад, или три… а скорей всего, два часа назад. Кто его разберет, это застывшее время? И мой застывший в этой метели путь… Мы ведь люди. А люди не песок, мы можем идти против ветра, пока хватает сил. Опять философствую. Иди и молчи… сто тридцать один, сто тридцать два… Еще немного до ста сорока шагов – и… спать».

      Путник в одежде, похожей на скафандр из папье-маше, бормоча под нос понятные только ему слова, брел сквозь сбивающую с ног пургу, сквозь сугробы, жестокий мороз и непроглядную темень. Он не смотрел вперед или по сторонам, он шел, словно по выверенному пути. Из прорех балахона ветер рвал клочками птичий пух.

      «…сто тридцать три…»

      Человек устало остановился. «Кулуангва, давай договоримся, что завтра я пройду на семь шагов больше, чем сегодня. А сейчас я должен лечь, просто должен лечь…»

      Отвернувшись от ветра, он неуклюже, боком повалился в сугроб, поджал под себя колени, не переставая крепко обхватывать себя руками, будто страшась расстаться с самим собой. Ураган сразу же начал укрывать снегом его плечи, голову в мешковатом капюшоне, ноги в порванных на коленях бесформенных штанах, его странного вида кожаную сумку, напоминающую саквояж, перехваченную за спиной, будто ремнями, лоскутами кожи.

      «…сто тридцать четыре…»

      Онемевшими от мороза руками путник с большим трудом разорвал на груди бумажный комбинезон и вытащил нечто, напоминающее черный клубок. Или, может, кокосовый орех? Но нет, это явно не было вязальным клубком, не было оно и экзотическим плодом. Это был черный, слегка потерявший форму… мяч? Кто-то сильно погрыз его: на боках виднелись бороздки, словно бы усердные мыши изучали неведомое нечто, оказавшееся на их пути. Кроме того, предмет отмечало небольшое круглое клеймо с изображением странного пляшущего человечка, окаймленного непонятными знаками. Подобными клеймами в других краях прижигают крупнорогатый скот и лошадей, перед тем как пустить в стадо.

      «…сто тридцать пять…»

      Похожий на мяч предмет жил в окоченевших руках путника своей жизнью. Казалось, он источал горячий воздух, и снег, не долетая до него, таял белым паром, обволакивая грудь, лицо и обветренные руки усталого человека.

      Путник откинул голову, высвобождая ее из-под капюшона. Изможденное, высохшее до костей лицо, многодневная клочковатая щетина, бесцветные волосы, прилипшие ко лбу. Однако глубоко запавшие выцветшие глаза были полны света. Непослушными пальцами правой руки он отправил в рот щепоть колючего снега. На потрескавшихся губах выступила кровь. Закашлялся. Снова откинув голову, человек внезапно ударился затылком, пробормотал: «…сто тридцать шесть…» Резко повернувшись, насколько хватило сил, он стал раскапывать сугроб за головой. Пальцы его наткнулись на что-то твердое, и через мгновение он обнаружил черный базальт.