…Настойчивая, близкая к истерике трель разливалась по квартире. Я проснулась и попыталась подняться. Голова гудящим колоколом придавила к кровати намертво. Все тело подвергалось массированной атаке звуков, но упрямо отказывалось что-либо делать, чтобы прекратить это. Я должна, должна подняться. Вложив в рывок всю неизбежность этого действия, я усадила себя в вертикальное положение. «Отлично, дальше будет легче» – успело пронестись в голове, но мигом было похоронено мною же, рухнувшей обратно в плоскость горизонта. Все. Я сделала все, что могла. На большее я не способна. Набат звонка смолк. Я удобно устроилась под одеялом, но внезапно в мой сладкий анабиоз ворвались глухие удары в дверь и высокий, вибрирующий от страха мамин голос.

      Ее волнение мгновенно передалось мне и придало сил шагнуть в бездну. Рядом с мамой сквозь туман колыхался милейший сосед из квартиры напротив. Похоже, он тоже чувствовал себя не очень хорошо, правда, явно по другой причине. И потому был несказанно рад моему воскрешению и своему спасению. Поприветствовав меня характерным жестом человека, понимающего и разделяющего мое состояние, он спешно ретировался. Отлично, теперь соседи будут думать, что я злоупотребляю. Моя интеллигентная и абсолютно невозмутимая мама обрушилась на меня лавиной негодования.

      – Мама, пожалуйста, тише, – я взмолилась, спасительно прикрывая уши.

      – Анечка, но я так волновалась! Ты не отвечала на звонки всю субботу, а вечером твой телефон вообще стал недоступен. Что я должна была подумать? Я не могла спать всю ночь и еле дождалась первой электрички, чтобы приехать в город. Что с тобой? Куда ты пропала? С тобой все в порядке? – закончила мама уже гораздо тише, усаживаясь на диване в гостиной. Видя перед собой живую и здоровую дочь, она немного пришла в себя.

      Замотавшись в плед, я устроилась напротив. Я залюбовалась. Осанка, полная достоинства в любых обстоятельствах. Голубые с легкой желтизной глаза, доставшиеся мне от нее в подарок. Русые с пепельным отливом волосы, некогда издававшие благородное свечение, покрылись дымкой седины. Мама еле заметно сжимала свои ладони, а я смотрела в ее глаза, полные необъятной любви и волнения, и… по моей спине пробежал холодок. Я не знала, что ей ответить. Я ничего не помню. Совершенно ничего. Я попыталась вернуться во вчерашний день и провалилась в черную, беззвучную, безразмерную пустоту. Вязкое, липкое состояние паники начало овладевать мною. Мне не хватало воздуха, глаза расширились от ужаса. Увидев в лице мамы, словно в зеркале, свое растущее отчаяние, я поняла, что просто не имею права втягивать ее еще и в это. Очередным усилием воли я отшатнулась от бездны и начала бессовестно врать. Я плела про день рождения коллеги, который праздновали в пятницу на работе, после чего все поехали на дачу загород. Про то, что веселье было на улице, а телефон лежал в доме, ну и он разрядился. А когда я вернулась, было уже за полночь и не было сил даже вспомнить про него. В общем, выходные удались.

      Напряжение в лице мамы ослабло, казалось, этот монолог ее успокоил. Несмотря на то, что более чутких и проницательных сердец, чем мамины представить сложно, забавно и грустно бывает наблюдать иной раз, как легко они принимают за истину легкие формы вранья своих чад, опасающихся наказания или не желающих огорчать родителей. Но при этом, абсолютно точно знают, когда приходит время бить тревогу.

      Чтобы скрыть замешательство, я поднялась и пошла заваривать чай, с трудом подбирая слова для разговора. Я спрашивала про дачу, про кота, про лук и помидоры, но как же мне нужно было остаться одной!

      Моя мама, Екатерина Аркадьевна, педагог по призванию и сути, чуткий воспитатель и психолог, по всей видимости, поняла, что я нахожусь в некоем смятении, в которое не готова пока ее посвящать. Поэтому за лучшее она посчитала оставить меня в покое, сославшись на необходимость забрать кое-какие вещи из квартиры и, вскорости вернуться на дачу, потому что у соседей Яковлевых годовщина свадьбы, а она де-обещала помочь «молодым» в подготовке. А еще не все куплено. В общем, времени рассиживаться, нет совершенно. Я жива, здорова