Звук рвущейся бумаги привел его в чувство. Сергей открыл глаза: он лежал в светлом кабинете со множеством приборов. Перед ним сидел молодой врач, только что уничтоживший лишнюю копию энцефалограммы. Выражение лица у него было ободряющее.

      – Как я и предполагал, все показатели в норме, – сказал он, аккуратно снимая с пациента шапочку с электродами и отстегивая зажим, от которого за ночь мочка уха успела онеметь, – Есть небольшие изменения в тета-ритме, но я не думаю, что это повод для беспокойства.

      – Мне опять снился тот же кошмар. Как я падаю в черную дыру, – видение еще не успело погаснуть, но голос Сергея был спокойным.

      – При такой напряженной работе повторяющиеся кошмары – закономерное явление. К тому же, сами понимаете, возраст: шестьдесят четыре – это далеко не восемнадцать. Советую вам взять отпуск. Отдохните месяц-другой. Слетайте куда-нибудь на море. Я вот был недавно на Бора-Бора, снимал бунгало прямо на воде. Очень рекомендую. Белые пески, мандариновые закаты, коралловые рифы…

      – Знаете, почему моя работа такая напряженная? – перебил его Сергей, – Потому что ее нельзя прерывать. Люди каждый день умирают от рака, пока мы откладываем работу над тем, что может дать нам рецепт лекарства. Множество рецептов. Координаты пригодных для жизни планет, точные прогнозы будущего, наноматериалы… Каждый раз, откладывая работу на потом, мы совершаем преступление перед теми, кто ждет ее результатов. И всеми теми, кто трудился до этого – безо всяких отпусков.

      – Как знаете, конечно. Моя задача – лишь заботиться о вашем здоровье. В любом случае, прямых противопоказаний к работе на квантовом компьютере у вас нет. И вот еще – памятка пациента, прочтите, будет полезно.

      – И на этом спасибо.

      Сергей вышел из кабинета, находящегося в западном крыле огромного научно-исследовательского комплекса, и направился к своей лаборатории. Солнце только взошло, и его лучи отражались от серебристых глянцевых поверхностей стен, напоминающих облицовку космических кораблей. Инженер думал о том, что врач, делавший ему ЭЭГ-мониторинг ночного сна, мало чем отличается от прочих молодых людей. Все они живут так, словно светлое будущее, к которому человечество стремится с пещерных времен, уже наступило. Что говорить – в это верит даже большинство зрелых, состоявшихся людей. Аргументы их просты и очевидны: современные технологии позволяют никогда не испытывать боли, холода и голода. Казалось бы, все проблемы решены, и остается только на пресловутых Бора-Бора упиваться счастьем, заработанным потом и кровью миллионов предков. Считается даже, что отказ от этих наслаждений и есть не что иное, как проявление неуважения ко всем, кто жил до нас, – предательство их мечтаний.

      Однако у Сергея было иное мнение на этот счет. Всех, кто пытался убедить его в святости современного гедонизма, он отправлял в городской зоопарк. Место это было, конечно, уже совсем не таким, как раньше: вместо животных на большом открытом пространстве-заповеднике демонстрировали голограммы, которые можно было даже потрогать руками. Ощущения от прикосновения, скажем, к панде мало чем отличались от поглаживания шерстяных варежек, но аттракцион все равно имел успех. Впрочем, Сергей приводил собеседников в зоопарк не ради шерстки бамбуковых медведей. Он вел их к зоне тропических лесов – месту обитания голографических бонобо. Долгое время считалось, что эти шимпанзе – предки современного человека, то самое «недостающее звено» эволюционной ветви, стоящее между обезьяной и человеком. Живущие на левом берегу Конго, где не было конкурентов-горилл, они оказались в своем обезьяньем «светлом будущем» и стали очень миролюбивыми, терпимыми и дружелюбными. Они даже научились утешать друг друга – все это действительно делало бонобо очень похожими на людей. И все же оказалось, что антропологи ошиблись. Эволюционируют те, кто миллион лет трудится, превращая обезьянью руку в удобную трудовую кисть. А наслаждающиеся сытой жизнью приматы так и остаются обыкновенными шимпанзе.

      На горизонте будущего действительно стало светлеть – спорить с этим Сергей не пытался. Но это были лишь первые лучи, зарево, только предвещающее восход. И восход ли? Часы Судного дня все еще приближались к полуночи, хотя угроза ядерной войны уже не была на первом месте среди человеческих страхов.