1.

      В промозглый вечер пятницы Чан сидел на кухне, наблюдая, как подвыпившая мать ищет бутылку соджу. Чан был уверен, что она её не найдет, потому что он вылил соджу в раковину двадцать минут назад, а пустая тара лежала во дворе в тележке, в груде точно таких же ёмкостей. Мать собирала эти бутылки, чтобы потом сдать в переработку за небольшую сумму. На эти деньги она вновь купит выпивку и если хватит, то ещё какую-нибудь дешевую закуску.

      – Чанни, сынок, ты не видел? Здесь же точно оставалась еще одна, я вроде четыре покупала, а? – голос матери звучал подобострастно, словно она вымаливала прощение.

      – Нет, – ответил Чан, резче, чем намеревался.

      – Ну, ты же видел, да, сынок! – мать вперила в него взгляд. – Отдай! Я допью, и мы ляжем спать.

      В голосе уже не было и следа прежней сладости.

      – Мам, давай просто ляжем спать. Ты уже все выпила. Все четыре, – Чан посмотрел на мать с надеждой, которая быстро угасла.

      – Ах ты, щенок! Сукин сын! Чтоб ты проклят был, в тот день, когда явился в мой дом! Ты мне всю жизнь сломал! – взвизгнула женщина и, потеряв остатки самообладания, бросилась на сына с кулаками.

      Чан не сопротивлялся, лишь машинально прикрывал голову руками. Мать больше не могла причинить ему серьезного вреда. В свои семнадцать он был выше неё на две головы, да и силы у пьяной женщины были уже не те.

      Обессилев, мать осела на пол, продолжая изрыгать проклятия и оплакивать свою горькую судьбу. Чан поднялся и, несмотря на поздний час, молча вышел из дома.

      Ночной пригород Сеула встретил его прохладой и едва уловимым ароматом цветущих деревьев. Засунув руки в карманы слишком широких джинсов, Чан побрел вдоль берега небольшого озера, чью гладь пронзали лучи фонарей.

      В километре от дома асфальтированный тротуар переходил в грунтовую тропу, уходящую в горы. Днем здесь было людно, встречались даже туристы, но в основном прогуливались местные пенсионеры. Сейчас же Чан шел по этой тропе к месту отдыха. Примерно посередине горного маршрута располагалась вымощенная досками площадка и небольшой магазинчик, где путники могли передохнуть за столиком, изучить карту местности, перекусить и выпить прохладительный напиток.

      Скорее всего, сейчас там было безлюдно, и Чан собирался посидеть в тишине, предаваясь горестным раздумьям о своей нелегкой доле. Апрель выдался жарким, но ночь была прохладной. Чан поежился, жалея, что выскочил из дома в одной футболке, забыв свою старенькую джинсовую куртку. Он её недолюбливал, стеснялся носить: ткань на локтях вытерлась до дыр, а цвет после бесчисленных стирок поблек. Но на новую куртку денег не было, поэтому Чан обычно просто убеждал себя и окружающих, что ему совсем не холодно.

      После его выходки мать долго не уснет. Чан сам не понимал, зачем вылил её последнюю выпивку. Это ведь ничему не поможет. Наверное, просто из вредности. Ведь ему было плохо, и мама должна это заметить. Но она, как всегда, не заметила.

      Конечно, он мог бы и не уходить из дома сейчас, но мерзкий запах перегара, тошнотворной стряпни, которой мать лечила похмелье, запах немытого тела и грязного белья насквозь пропитали этот дом. Чем старше становился Чан, тем меньше ему хотелось там находиться. Он знал, что этот запах исходит и от него, и смущался этого.

      Чан поднимался по горной тропе, шаркая подошвами своих поношенных кроссовок. Вокруг высились вековые деревья. Чан подумал, что эти деревья, наверное, еще помнят горных леопардов и тигров, которые уже сотни лет не водятся в Корее. В этот самый момент где-то слева, в темноте, раздался треск сучьев. Словно там кто-то был. Чан остановился в замешательстве. Ему вдруг стало жутко. Если это человек, то почему он там, в чаще, а не идет по освещенной дорожке, как он сейчас? А если зверь, то откуда? Внезапно Чан успокоил себя: «Собака, наверное, просто собака», – улыбнулся он и двинулся вперед. Вдалеке уже виднелись декоративные фонарики зоны отдыха.

      Чан не первый раз приходил сюда посидеть на скамейках. Случалось, что его обнаруживал хозяин магазинчика. Добродушный мужчина, увидев подростка, не задавал лишних вопросов, а угощал лимонадом и сладостями.

      Чан не был жаден до еды, хотя ни разу в жизни ему не приходилось наесться досыта. Но ему очень хотелось доброго и душевного отношения.

      У Чана совсем не было друзей. Да и школу он частенько прогуливал. Не потому, что не хотел учиться, а просто школа была еще одним испытанием в его жизни.

      Мать не могла купить Чану новую школьную форму. У нее не было постоянной работы, лишь случайные подработки тут и там. Поэтому в начале учебного года она, неумело наложив дешевый макияж в попытках скрыть следы вечерних возлияний, шла к директору и просила войти в положение. По результату этой беседы Чану выдавали комплект поношенной школьной формы, бескорыстно пожертвованный родителями какого-нибудь богатенького сноба. И весь учебный год Чан слышал вслед насмешки одноклассников.

      Его ровесники в школе заигрывали с девчонками, Чан же сторонился прекрасного пола. Как и все подростки, он подолгу рассматривал в зеркале свое отражение.