Хевисбери Гоча. Александр Михайлович Казбеги
Читать онлайн книгу.
елой выпрямлялись в седле и, колыхаясь, с нежно-стремительной легкостью неслись друг другу навстречу.
Встретились, кони сошлись – голова с головой, вот-вот сшибутся грудью. Но вдруг застывают на месте, как заколдованные, как высеченные из камня, и веселыми приветствиями оглашается воздух:
– Доброй дороги!
– Доброй дороги и вам!
А потом расспросы, поклоны, и все вперемежку сворачивают с дороги к одиноко стоящему дому; там в окнах – огни, там – плеск ладоней, веселые звуки пандури.
У порога опять постреляли из ружей и пистолетов, гул выстрелов слился с криками сбежавшихся отовсюду ребят. Всадники спешились. Ребята, приняв разгоряченных коней, стали водить их по двору, чтоб не сразу остыли кони.
Гости у входа собрались в круг. В кругу стоял юноша в бурке, накинутой на плечи, с едва пробивающимися бородой и усами. Рядом с ним – другой юноша, побогаче одетый, увешанный оружием с золотым и серебряным набором.
Все смолкли, тишина обступила дом.
Из этой тишины сперва еле слышно, потом все явственней выступили нежные звуки «Джварули». Голоса подхватили напев, и гармонический гром могучей песни, зовущей на подвиг людские сердца, величаво наполнил окрестность. Эту песню поют только в горах, только суровая природа высот могла породить такие чистые, мощные звуки.
Эта песня поется в походах, с этой песней поднимают знамена, с нею празднуют свадьбы. Теперь была свадьба. В кругу стояли рядом: юноша в бурке, Гугуа Пичитаури, жених, и другой, побогаче одетый, Онисе, первый дружка, сын прославленного вождя Хеви – хевисбери Гоча.
2
Гости вошли в переполненный дом, старшие выступили на встречу с приветствиями. Благословили путь жениха, обвели его вокруг очага, усадили на главное место рядом с дружкой и со старейшим в доме. Снова уселись за стол, снова начался пир, и пошла по рукам круговая заздравная чаша.
Но пировали только мужчины. Женщин не было видно, только слышались их голоса за перегородкой, в дальнем углу. Там провожали невесту. Там были песни и пляски, туда потянулись и юноши: восхищенно глядели они на стройных красавиц, выходивших в круг танцевать лекури.
Вот где было веселье! Плясали девушки, дразнясь, убегали от юношей. Вот, лукаво глянув на смуглого парня, раззадорив его, потянув за собой, – глядишь, ускользнет красавица то словно тихая речка, то словно бешеный горный поток.
Убегает мохевская черноглазая девушка, как вспугнутая серна, на лице ее страх; раскинув руки, как орлиные крылья, устремляется юноша следом за ней. Усталость одолевает нежную. Охотник все ближе и ближе, вот уж он раскрывает объятья, – нет спасенья трепещущей горлинке! Пустые надежды! Девушка, увернувшись, уходит из-под его распростертых рук и – вон она! – перебирает ножками уже по ту сторону круга. Огорченно смотрит юноша вслед ускользнувшей, видит улыбку ее, ласковый блеск ее глаз, которые снова зовут, манят к себе, словно говорят: «Поймай, догони меня, буду рада тебе!»
Только двум юношам, Онисе и Гугуа, сегодня надлежит быть степенными, сидеть чинно, хотя всем сердцем своим они там, с веселящейся молодежью. Украдкой поглядывают они в ту сторону, откуда доносятся звуки веселья и плясок. Гугуа томится желанием хоть разок взглянуть на свою милую Дзидзию, а Онисе мечтает пронзить соколиным своим взглядом девушку, – все равно, кто бы она ни была, лишь бы глаза ее блестели, лишь бы манили уста, розовели юные щеки и воспламененное сердце бурно гнало по жилам горячую кровь.
Вдруг расступились гости: вошла мать невесты. Все встали, приветствуя ее. Прямо подошла она к первому дружке, обняла его и прижала к своей груди.
– Ну вот, дорогой мой, – сказала она, – тебе я поручаю дочку мою… Присматривай за нею, заботься о ней, и всякого, кто посмеет обидеть ее, накажи!
– Богом клянусь тебе, Хазуа, жизни своей не пощажу! – ответил юноша. – Обидчик ее будет иметь дело со мною, – сурово прибавил он, – а со мною шутить, ей-богу, никому не советую!
– Гугуа еще молод, – продолжала старуха, – а мир велик и пестр, на каждого не угодишь… И чего только не может натворить язык человеческий! Ты вразумляй этого юношу, чтобы не слушался он ничьих наветов. Немало врагов на свете. Не выдержит бедная моя дочь, если собьет его с пути людская молва, исчахнет, истает вся…
– К чему, к чему такие речи, Хазуа? – прервал ее Онисе. – Гугуа хоть и молод еще, но он не какой-нибудь пьяница и не пустой человек… Товарищи берегут его, как зеницу ока, встанут за него все, как один, потому что и сам Гугуа не пощадит себя ради друзей. Отважный он человек и, богом клянусь тебе, не посрамит он вашу семью.
– Слова твои – мед, дорогой мой, век бы слушала их! – воскликнула старуха. – Не осуждай меня, Онисе!.. – смущенно прибавила она. – Состарилась я, с адамовых времен на свете живу, одна-единственная у меня дочка и никого больше нет… И свет, и солнце она для меня, в ней одной отрада моя.
– Перестань, Хазуа, утомишь гостя! – крикнул старик из дальнего угла. – Приготовь невесту да поскорее вручи ее дружке!
– Сейчас, сейчас, мои милые… Идем, Онисе! – заторопилась