Простить можно прозаика, поэта,

      История для творчества – кайма,

      В ней может не искать ответа,

      И не просить ученого совета,

      И истина ему, пожалуй, не нужна.

      Чужие тайны, мысли, жизнь – пустяк,

      Разворошит, коснется грубо ран,

      Сегодня круг придворных дам,

      Герой – гасконец Д, Артаньян,

      Назавтра – Сирано де Бержерак.

      Он не несет за истину ответ,

      Он может опорочить чье-то имя,

      Не спросишь, прав он, или нет,

      Когда осмеян им мыслитель и поэт.

      И возвеличен служка Мазарини

      Сейчас историки, а летописцев нет,

      Правдивые сказания не пишут,

      В истории найдется ложный след,

      Подкинет он и толику монет,

      И может послужить отличной пищей.

      Глотаем ложь, глотаем полным ртом

      Про славные дела предателя Мазепы,

      Те были до Полтавы. А потом?

      Что думал Карл Двенадцатый о том?

      Что Пушкин написал об этом?

      И возглашают: «Грандиозный труд,

      Интерпретация событий, и оценки!»

      Хотя все это – лишь словесный блуд,

      А доказательств нет, хоть бейся в грудь,

      Хоть бейся головой своей об стенку.

      В убийцу превратить Бориса Годунова,

      Коль сделан царственный заказ,

      Свидетелем – слепого и немого,

      Подчистить здесь, и там убрать немного,

      И прежде создавалось, и сейчас.

      На плахе жизнь окончил Томас Мор,

      И Ричард Глостер в честном пал бою,

      Святую Жанну ожидал костер,

      Такой же Яну Гусу приговор,

      Но каждый создавал историю свою.

      За все заслуги Орлеанской девы,

      Сподвижника ее – Де Рэ,

      Взошли наветов гнусные посевы,

      Под ликование огню предали тело,

      И не было защиты при дворе.

      За раны тяжкие, за пролитую кровь,

      За ратные заслуги и труды,

      Де Рэ рассчитывал на общую любовь,

      Ему обязан был король

      Но символом стал Синей Бороды.

      А правду подменить довольно просто,

      Возможностей испытано так много,

      Диктатору права присвоить Бога,

      И не найти пути иного,

      Как после смерти объявить его

      и дьяволом и монстром

      Россия далеко зашла,

      Создав могильщиков не мало,

      Хоть быстро двигались дела,

      Но продолжала быть отсталой.

      Необозрим ее простор,

      А безземелье стало лихом,

      Соха и лошадь, да топор,

      Солома крыш в селеньях тихих.

      Глубины душ рождают гнев,

      Он ищет выхода наружу,

      Какой и где взойдет посев?

      Реформы на деревне нужны.

      Нашелся тот, кто все понял,

      Решив все сдвинуть с мертвой точки.

      Царь манифест тот подписал,

      Народ не понял в нем ни строчки.

      И озадачен император,

      Что дальше делать, как тут быть?

      И очень скоро реформатор1

      Был Каракозовым убит.

      А сколько партий развелось,

      На каждый день, на все фасоны…

      А сколько по России лож —

      В Москве и Питере масоны.

      Где центр масонства? Где?

      Враждебен для России круг,

      Масоны развелись везде,

      Немало средь царевых слуг.

      Но государь был слишком мягок,

      И не вникая в сущность дел,

      Министрам доверял бумаги,

      Дурного видеть не хотел.

      И,