150 000 000 мастера этой поэмы имя.

      Пуля – ритм.

                   Рифма-огонь из здания в здание.

      150 000 000 говорит губами моими.

      Ротационной шагов

                        в булыжном верже площадей

      напечатано это издание.

      Кто спросит луну?

               Кто солнце к ответу притянет —

       чего

                                      ночи и дни чините!?

      Кто назовет земли гениального автора?

      Так

          и этой

                 моей

                      поэмы

                            никто не сочинитель.

      И идея одна у нее —

                          сиять в настающее завтра.

                           В этом самом году,

        в этот день и час,

               под землей,

                     на земле,

                             по небу

                                    и выше —

      такие появились

                      плакаты,

                               летучки,

                                        афиши —

      «ВСЕМ!

                 ВСЕМ!

                       ВСЕМ!

          Всем,

          кто больше не может!

          Вместе

          выйдите

          и идите!»

        (подписи):

          МЕСТЬ – ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР.

      ГОЛОД – РАСПОРЯДИТЕЛЬ.

          ШТЫК.

          БРАУНИНГ.

          БОМБА.

                 (три

                      подписи:

       секретари).

      Идем!

      Идем-идем!

      Го, го,

                           го, го, го, го,

      го, го!

      Спадают!

               Ванька!

                       Керенок подсунь-ка в лапоть!

      Босому что ли на митинг ляпать?

      Пропала Россеичка!

                         Загубили бедную!

      Новую найдем Россию.

                           Всехсветную!

                           Иде-е-е-е-е-м!

      Он сидит раззолоченный

                             за чаем

                                     с птифур.

      Я приду к нему

                     в холере.

                               Я приду к нему

                                              в тифу.

      Я приду к нему,

                      я скажу ему:

                                 «Вильсон, мол,

                                                  Вудро,

      хочешь крови моей ведро?

      И ты увидишь…»

                    До самого дойдем

                                  до Ллойд-Джорджа —

      скажем ему:

                  «Послушай,

                             Жоржа…»

      – До него дойдешь!

                                      До него океаны.

                           Страшен,

                                как же,

                                    российский одёр им.

      – Ничего!

                Дойдем пешкодером!

      Идем-идем!

      Будилась призывом,

                         из лесов

                                  спросонок,

                           лезла сила зверей и зверят.

      Визжал придавленный слоном поросенок.

      Щенки выстраивались в щенячий ряд.

      Невыносим человечий крик.

      Но зверий

                душу веревкой сворачивал.

      (Я вам переведу звериный рык,

      если вы не знаете языка зверячьего):

      «Слушай,

               Вильсон,

                                             заплывший в сале!

      Вина людей —

                   наказание дай им.

      Но мы

            не подписывали договора в Версале.

      Мы,

          зверье,

                  за что голодаем?

      Свое животное горе киньте им!

      Досыта наесться хоть раз бы еще!

                          К чреватым