Кошка, косясь, назло громко хлюпает языком в молоко,

      Капля дрожит, решается сброситься с парапета крана.

      Скрючился инеем, ледяными когтями впился в стекло,

      В мираж родника сухими глазами погонщика каравана.

      Черные клавиши пола переберешь завораживающим «босиком»

      Коснешься стекла, я высыплю ледяною колючей крошкой,

      Каплей шагну, разобьюсь, испарюсь, улечу сквозняком.

      Моей тепловой нетерпимости ухмыльнется ревнивая кошка…

      – Никто…

      – Взаимно.

      – Наконец нас двое!

      – Но не визжите так – чумными окрестят тот час…

      Здесь миллиардный окрещенных лицостас,

      И каждый лик свое названье воет…

      Воротит сон,

      Как в полночь на июнь картаво

      Мамашей ропщет над икрой канава…

      Я умираю в развязке сюжета каждой своей мечты,

      Насмерть проснувшись,

      Разбившись о мир резко открытым глазом.

      Водоворотом калейдоскопа до тошноты,

      Скрученный в дырку зрачка,

      Спиральным тону миролазом…

      Переворачивай кофейник.

      Из гущи сердце там увидишь черное,

      Стучится, что есть сил…

      Знакомых альвов попросил,

      Еще вчера представить тебе душу,

      Что во мне осталась…

      Свой кофе я почти допил.

      Перевернул – цветная радуга…

      Ты постаралась?

      Она когда-то кормила его с рук нежностью,

      А потом ушла, и вот он уже лет пять на диете…

      В расчете вселенских матриц сухой погрешностью

      Списаны их счастливые, никогда не рожденные дети.

      Он для паршивой ее копии равнодушно разденется,

      Ее раздевает тот, кто успел ей назваться мужем.

      Он, притворяясь спящим, проголодавшись, надеется,

      Что готовить она стала намного хуже…

      Пляски на цыпочках, шаги по канату,

      Еще циркачей на каждый амвон,

      К каждой двери еще по солдату,

      В рейтинги каждый вонючий притон…

      Мы