Когда я говорил с ним по телефону, он сразу спросил: «Папа, ты насовсем»? Узнав, что нет, не стал ничего расспрашивать. Вид у него был то ли усталый, то ли больной. Потом мы отправились с ним на аттракционы в ЦПКиО. Он покатался на машинках, пострелял в павильоне, и всё. Больше там делать было нечего. Разговор не клеился, и мы отправились домой. На метро ехать он не захотел, сказал, что его тошнит. И действительно, вид у него был совсем поникший. К вечеру поднялась температура, он начал кашлять. Дома, у матери, он, как обычно, капризничал, «вредничал»: бросался на всех, делал всем «на зло», и очень скоро я почувствовал, что мне это начинает действовать на нервы. Я старался смыться из дома под любым предлогом: ездил в ЛГУ, с лёгким сердцем простаивал часами в очередях в магазинах, а дома сидел, уставясь в тупое рыло «телевизора». Ночью, слыша его натужный кашель, я чувствовал себя подонком, бросившим больного сына на произвол судьбы.…

      …Сегодня день душевных мук. На сердце тяжесть, словно его сжали тисками. Утром проводил Максимку в школу. Мы с матерью опоздали, и дети уже выстроились во дворе школы в ожидании «первого звонка». Я вышел на пятачок, чтобы сфотографировать его и в этот момент он увидел меня. Это, видимо, было для него такой неожиданностью, что лицо его вмиг преобразилось: робкое и беспомощное выражение сменилось безудержной радостью, и оно всё расползлось, размякло в улыбке, и было в его взгляде и восхищение и благодарность. … Это было выражение, которое он тщательно прятал от меня все это время.

      …Я в Москве, и опять всё те же проблемы. Провожая меня на перроне, мать всплакнула, и крупные, «детские» слезы покатились по её щекам. У деда тоже лицо набрякло, он растерянно отвернулся, неловко сделав жест в сторону матери, как бы говоря, «ну, вот, видишь, не выдержала». Они меня ни в чём не упрекали: было ясно, что другого выхода нет. Как будто надо мной вершилось правосудие… Наконец, поезд тронулся, и они уплыли в сторону – мои старички. А вчера вечером, когда я лежал в постели, уткнувшись лицом в подушку и с трудом выкарабкиваясь из-под обрушившейся на меня стены головной боли, их лица вдруг высветились во мраке – его и её, – постояли мгновение перед глазами и исчезли… И вот я стою у окна в тамбуре, пытаясь унять подступившие к горлу слезы, и только, когда после водянистых сумерек Ленинграда выглянуло солнце, пронзив лучом тяжёлые черные тучи, настроение немного поднялось. … И все-таки, на душе неспокойно: жалко

      Лиза в самом начале моей московской жизни

      Максимку. Спасает только чистый взгляд дочкиных глазёнок.

      …В нашейквартире стоит холодрыга. Я сижу в спальне, в своёмзакутке. Мой стол упирается в стену. За спиной стоят две кровати, за ними детская кроватка Лизы, справа старый платяной шкаф. На кухне сейчас кормят Вадима, потом будут кормить Лизу. Потом придёт Светлана, и мы с ней будем ужинать. Потом они включат телевизор в большой

---

Скачать книгу