Ника Голубева выросла в неблагополучной семье. Её родители развелись, когда ей исполнилось четыре года. Мать Ники любила погулять, это и стало причиной разрыва отношений. После развода отец Ники уехал из города. Она осталась жить в той же квартире на длинной серой улице, в квартале, застроенном бараками, с матерью и её мужчиной. Строго говоря, мужчины периодически менялись, но все они крепко закладывали за воротник, и потому слились для Ники в одного.

      Сначала Никина мать работала проектировщиком в крупной организации, но после развода уволилась и нанялась уборщицей в продуктовый магазин. Эта работа её устраивала. Не деньгами, но перезрелыми бананами, мятыми боками огурцов-помидоров, просроченными консервами, кусками колбасных батонов с истёкшим сроком годности, в общем, как говорят товароведы, «неликвидными остатками». Из всего этого выходила дешёвая закуска.

      Нике в такой обстановке жилось несладко. Хотя мать её не обижала и даже как будто побаивалась, чем старше Ника становилась, тем больше её угнетало ощущение заброшенности и неустроенности, та грязная, неприятная аура, которая неизбежно витает над членами семьи алкоголика. Возможно, именно тогда в атмосфере дома, пропитанного винными парами, в окружении случайных людей и таких же случайных, отживших свой век предметов, и зародилась Никина страсть к пафосу и внешним эффектам.

      После школы она поступила в институт, где у неё появилось много недоброжелателей и две приятельницы – Наташа Ларионова и я. Точнее, приятельницей Ники была только Наташа, чей материнский инстинкт изливался на всех, в ком она угадывала несчастье. Она и познакомила меня с Никой, которая была для меня безнадёжно чужой, но Наташа сказала: «Посмотри на неё, она же комплекс ходячий!» Эти слова меня тронули, а может, мне не хотелось плохо выглядеть в Наташиных глазах. Как бы то ни было, я стала общаться с Голубевой, со временем даже привязалась к ней, несмотря на то что Ириша Усова, которая знала Нику по студенческому театру, называла её «дура дурой», и даже на то, что моё мнение о Нике ничуть не изменилось.

      С первого по третий курс Ника училась на художественном факультете, а по вечерам ходила в театры. В конце третьего курса устроилась в школу учителем рисования и продолжала готовить себя к будущей профессии – она хотела стать театральным художником.

      Но после университета в театр Нику не взяли. Тогда она пошла работать в редакцию газеты оформителем с намерением рано или поздно попасть в театр. И никогда не упоминала, что хотела бы заниматься журналистикой. Ни разу. Позже Ника говорила, что так сложились обстоятельства, она стала писать, и вот, у неё получилось… Всё это вполне могло быть правдой, но – стать первой из почти сотни профессионалов?..

      Нет, я не понимала, как такое могло быть.