Степь моя, бесконечная, вечная,

      Ты, увы, кусок льда, бессердечная.

      В этой степи ночлег уже не найти.

      Льдины твои мне мешают в пути.

      Степь и ковыль, они словно море,

      Рана моя, холод чувств – это горе.

      Но я иду по степи уже отрешенно,

      Объятий твоих ищу, и это невольно.

      Холод рану остудит, и боли нет,

      Волки степные встали на след.

      Чуют добычу, их голод зовет,

      Я, затылком их чуя, иду вперед.

      Выстрел, волчица упала в ковыль,

      Замерли волки, как на море штиль.

      На выстрел в степи скачет чабан,

      Конь мчится по полю, как ураган.

      Серые тучи закрыли солнце, темно,

      В юрте чабана светит, мигая, окно.

      Чай и кумыс ожидают, знаю, меня,

      Люди степи согреют всегда у огня.

      Ты же не ждешь, это знаю точно,

      Списала меня на берег досрочно.

      Холод твоих поцелуев горчит,

      Так почему же этот холод манит?

      Дочь чабана мне наливает чай,

      Глаза, как искры, прожгут, не зевай.

      Я отогрелся у доброго света огня,

      Глаз ее искры не отпустили меня.

      Бегают детки, похожие все на меня,

      Только глаза их – то искры ее огня.

      Это не сказка – это простая быль.

      «Где ты?» – холодно шепчет ковыль.

      Я к тебе приехал на три дня,

      Этого так мало для меня.

      «Почему на три?» – она спросила

      И пройти на кухню пригласила.

      Три дня любви, понятно, это мало,

      За те три ночи ты ведь не устала?

      Не расплескала всю любовь до дна,

      Прости, любимая, но ты ведь не одна.

      Еще три ночи обещал я Свете,

      Я ей сказал: «Ты лучше всех на свете!»

      Она ведь ждет, как ты меня ждала,

      Прости, прощай, разлучены – дела.

      Еще три ночи должен я Татьяне,

      Не уличит она меня в обмане.

      Приеду точно, обещал я ей,

      Красивой, милой, всех она добрей.

      Потом поеду я уже к Марине,

      Она при теле, словно на картине.

      Марина, правда, красотой не очень,

      Но у любви должна быть тоже осень.

      А от Марины еду я к Оксане,

      Она меня затащит на аркане

      В свою огромную и мягкую постель,

      Такой постели не видал досель.

      Послушав мою правду – вот беда,

      Послала ты меня, да, да – туда.

      И я уехал, бросив молча взгляд,

      На твой красивый и манящий зад.

      Вот стою я на божественных весах,

      В тех заоблачных небесных чудесах.

      Суд решит, мне в Рай иль быть в аду,

      Моей жизни правду на весы кладу.

      Все, что доброго я сделал для людей,

      В Рай откроют путь, клади скорей.

      Здесь все зачтется. Все – любовь, работа,

      О детях, стариках, больных забота.

      Слезинка каждая и капля пота тоже,

      Они здесь золота и серебра дороже.

      Грехи же тянут, тянут гирей в ад,

      Где пламя языки, где смерти чад.

      Поэтам проще, их Пегас крылатый

      Чашу весов поднимет, как пернатый.

      В Рай приведет, где правда и добро,

      Свои стихи поставил в чашу на ребро.

      Тут прилетели ангелы с весами,

      Я испугался, спутав их с орлами.

      Но стрелка на весах показывает – Рай.

      «Любимая, до встречи и прощай!»

      Душа в Раю живёт у каждого поэта,

      За что им это? Есть лишь два ответа.

      За прославление природной красоты

      Да за любовь, за верность, за мечты.

      Я приеду к тебе, когда вырастут травы,

      И косить их пойду, пробудись на заре.

      Сенокос далеко, где-то там у дубравы,

      Вот