И я сижу под пледом

      с серой проседью

      И разговариваю с вороном-врагом…

      Первая вещь

      Когда Вещий Олег уехал в свой поход и не сказал ничего об этом любящей его

      Ярославне, я сидела на задней парте вместе с моей подругой Таней и рассуждала о том, можно ли переместиться в другую точку мира, используя только силу своего воображения, то есть не покупая билетов на самолет или поезд, а оказаться там внезапно, как это делал Мухаммед или, может, член Коммунистической партии, используя комсомольские копейки, когда тот успешно телепортировался – и это было не раз – на охоту в Кению на слона или носорога, в то время как все тихо сидели за партами и следовали разглагольствованию глупой учителки, вещавшей про Олега, который, может, и не жил никогда, так же как и Христос, про которого написано так много, что нельзя различить, где тут результат голосования Никейского собора, а где тут мифы и сказки о России, которые собирал в Сибири какой-то то ли Герасимов, то ли Герасим, у которого и Муму-то никогда не было, чтобы скрасить его одинокие часы на холоде, когда тот бродил из дома в дом, вынуждая старушек чуть не силой – или, может, деньгами, откровенно говорить в микрофон о том, чего они и в помине не помнили, а, может, видели только во сне, где сивки-бурки и вещие каурки состязались с Аленькими цветочками и хозяйками медной горы, в которой меди давно не было, зато кругом была вечная мерзлота и стояли дома на сваях, покривившихся в результате глобального оттаивания в результате того, что Китай скупил все квоты по углекислому выхлопу на бирже, где можно купить все, и даже клыки мамонта, появившиеся опять при таянии вечного льда в тундре, а на последней парте при всем при этом было тихо и мирно, так как там уже никого и не было после телепортации в более интересные миры через червячные норы времени, чего, кроме, конечно, учителки, Олега с его вещью и Ярославны, все еще роняющей слезы отчаяния после ухода своего любимого туда, откуда обратного пути нет и быть не может, просто не заметили.

      Вторая вещь

      Когда моя подруга – так можно здесь выразиться – сидела рядом со мной на террасе, в августовском саду, наполненном жужжанием мух и новыми трелями недавно вылетевших из гнезд скворцов, попивая японский зеленый чай сен-ча из кружки, привезенной мною из Китая, где зеленый чай такой горький, что его пьют с утра до вечера, заваривая в пустые банки из-под варенья, которое в Китае почти не варят, так как там нет ни сахарной свеклы, ни сахарного тростника, зато вольно произрастает мак и конопля, конечно, в государственно-регламентируемых районах, которые помогают Китайцам не думать о счастье и работать с утра до вечера еще со времен опиумной войны с Англией, которая произошла не из-за опиума, а из-за английского ежедневного ритуала этих неподражаемых денди во фраках и тощих, безгрудых английских леди, пить китайский черный чай ровно в пять часов пополудни, когда сил теперь до английского ужина, состоящего из пережаренного мяса и вываренных овощей с клейкой, коричневого цвета подливкой- уже нет, и так хочется съесть пирог с капустой, который тоже хотелось съесть моей подруге, потягивающей горький японский чай из китайской чашки и рассказывающей мне длинную и скорбную, совсем не веселую историю о ссоре со своей старшей сестрой, которая обнаглела настолько, что стала богатой, но не счастливой, хотя что такое счастье ни я, ни моя подруга не знали в тот момент, когда она без остановки вводила меня в путанную историю своей репрессированной когда-то и где-то в СССР семьи, которую я совершенно не знаю и знать, собственно, не хочу, так как мне бы со своей разобраться, но думала при этом моя подруга – так её можно назвать, если посмотреть на ситуацию со стороны невидимого третьего наблюдателя Эйнштейна, который заморочил всем голову своей теорией, что все относительно, хотя китайцы знали об этом тысячи лет до него – в тот момент думала она только об одной вещи, а именно, о только что свежеиспеченном, вынутом из духовки и остывающем, но теплом, пироге с капустой, как о мечте невыполнимой, но которая отдавала в животе слышным зазывным журчанием кишок, а рот при этом наполнялся сладкой слюной, которую она глотала внутрь при каждом глотке горького японского чая сен-ча и даже не замечала, что все ее многочасовые бредовые истории о семье, и таких вещах, как счастье и справедливость, которых не было, нет и не будет никогда, мне абсолютно неинтересны.

      Третья вещь

      Когда вчера я отправилась в музей великой княжны Ольги, которая из-за отсутствия денег и поддержки со стороны своих тогда царствующих родственников, должна была сама, своими руками, зарабатывать себе и своей многочисленной семье на жизнь, выращивая овощи на огороде, который она сама устроила около своего небольшого домика, а потом продавать эти овощи на местном